пересажаете. Только вот – фигу вам! Лопали бы лучше, пока ваш придурок Цейханович не заявился… Фигу, фигу!!!
И Рита очень грамотно показала мне кукиш, и на матовом маникюре её пальца я отчётливо рассмотрел миниатюрную личину сатаны.
Краснорогая личина ощерилась – и не исчезла, как случайный, мелкий морок, ибо была изящно нарисована на женском ноготке неведомым для меня способом.
Зачем я неостановимо лечу в свою личную бездну?! И имя сей бездне – вечное возвращение. Но никто никогда не вернётся к себе. Никто не обратит вечное возвращение в разлуку вечную, ибо они едины. И не умрёт никто никогда! И никто никогда не вернётся. И напрасно кто-то думает иное.
Кто до конца, во всей полноте помнит себя в мире сем?! Где образ мира сего?! Истинного образа мира нет нигде!
И нет ничего истинного, кроме настоящего. Но истинное настоящее непостижимо в мире сём, ибо оно и есть вечность. И не подобие Бога человек, не обезьяна Бога, а всего лишь слабая, неверная тень Его. Но как ужасны, как неостановимы, как тяжелы живые тени по ту и эту сторону России!
О, какие тоскливые банальности порождает ухмылка сатаны – всего лишь нарисованного на женском ноготке! А какова сила тоски от его настоящего взгляда!..
Лжедимитрич величественно пребывал в забвенье – и сердобольная удавленница Лерка, храня полковничий покой, куском клейкой фольги от шампанского залепила рот певичке, бодро и губасто чирикающей с телеэкрана:
Ветер с моря дул!
Ветер в морду дул!
И правильно сделала, ибо телевизор – весьма злое и лживое домашнее животное.
Я ловко убрал звук – и вчистую онемела крашеная, безголосая секс-бабёнка, даже как бы покривилась в ответ нашим козням. А может, и впрямь перекосоротилась – всё же не очень приятно, когда тебя липучкой по губам, да ещё во время пения. Да и давно уже ясно: не мы зрители, а они – телебесы и бесовки, теледебилы и дебилки, телемерзавцы и мерзавки – ну и так далее. Смотрят с экранов на нас, дураков, и ржут нам в глаза, и плюют в души, законно радуясь, что мы живём ихней уродской жизнью, как своей правдой.
Дамы одобрительно заржали, а Галчонок, кокетливо поведя плечищами, мстительно заключила в адрес певички:
– Ишь ты, наштукатурилась, как покойница, и думает – все от неё в отпаде. Как бы не так!
А полковница, как бы вдохновленная изничтожением телеконкурентки, игриво попыталась опрокинуть стол, но мне удалось уговорить её не делать этого:
– Вот пойдём в буфет ЦДЛа, там и опрокинешь, хоть на Цейхановича, хоть на Янкеля Шавкуту, хоть на Шендеровича… – И пусть они тогда платят за разбитую посуду.
– Пусть за всё платят! И за свет, и за газ!.. – охотно согласилась полковница – и, совсем игриво поведя глазками в мою сторону, предложила:
– А не сплясать ли нам, девочки?! И кавалер есть!..
Я с отчётливой тревогой понял, что ещё миг – и конец моей личной жизни. И ежели сейчас не заявится Цейханович, самое безобидное – меня просто затопчут. А не самое… Ну да ладно, ясно, что может случиться с трезвым мужиком в обществе трёх любвеобильных