вышла, – сказал он, пряча взгляд, – девчонка на регистрации старшине надерзила, а Еменгулов её – на «губу».
– Это та, что валенком запустила? – уточнил Иван, – смелая бабёнка, мне офицеры рассказывали.
– Да…
– А что, тут сложного? – пожал плечами Иван, – посидела денёк в карцере – и хватит. Дело это мелкое, Еменгулову вмешиваться даже не солидно. Если ты был в комиссии, вызови, сделай внушение для порядка, и – в барак. Барак её быстро перевоспитает.
– Мне показалось она не такая как все, – она…, словно смерти не боится.
– Не боится, так будет бояться. «Не такие» люди встречаются крайне редко, – заметил на это Иван, осторожно заглядывая в лицо Владимиру, – побудет человек в зоне день – другой, – тупеет, мельчает, злобой наполняется. Вот тогда ему и окружающим сразу легче становится, понятнее и для себя и для всех. Боль и отчаяние тогда притупляются. Жить он начинает хотеть по-особому. С кем-то это пораньше, с кем-то попозже происходит, но чаще всего неизбежно. Барак тюремный души человечьи быстро под себя мнёт. Это не от нас зависит.
– Тогда, хоть что-то от нас зависит?! – взорвался Владимир, – какая удобная и дубовая у тебя философия! Барак у тебя во всём виноват! Открой, наконец, глаза! Барак – это стены и крыша над головой, нары внутри, как он может «мять»?
– Опять ошибаешься, – это как понимать. Барак – тоже живой, такая же роевая «невидимка», как и государство, только помельче и ещё позлее, ибо её специально только для того умные люди придумали, чтобы она могла души человеческие жрать. Каждый человек – сам по себе человек, когда один. А если собрать людишек в тюремный барак, и заставить проголодаться, так вот из этой смеси легко может получиться этакая невидимая общая гадючья душа, которая ничьей конкретно воле станет неподвластна. Это, помнишь, как в Евангелии; меньше всего Пилат смерти Христа хотел, да только и он вынужден был общей воле подчиниться. «Распни его!» – это крик общей гадючей души. Так ему осталось только руки умыть, – и нет сына божьего. Получается, не по своей воле Пилат это сделал. А вот, если разделить толпу и спросить каждого человека в отдельности, желает ли он смерти конкретно этого невиновного ни в чём человека, каждый, скорее всего, скажет, что – нет, с какой, дескать, стати. Вот и получается, что толпа иного, чем каждый человек, хочет. Вся зона тюремная, как раз, такая невидимая гадина и есть. Всё это держится на несвободе и подлости человеческой. Стоит каждому по чуть-чуть в себе Христа продать, так эти невидимки мигом всю эту гадость в себя всасывают до последнего кусочка. И глядь, очень скоро, даже все праведники в дерьме по самые уши.
– По-моему здесь проще дело; есть несчастные люди, несправедливо обиженные. В нашей власти помочь им. Мы здесь власть и справедливость!
– Не заблуждайся так слишком! – наконец-то рассердился Иван, – ты сначала прикинь, сколько тебе эта справедливость будет стоить, а уж потом и решай,