хлеба. Ах, вот в чём дело!
– Нет! – брезгливо произнесла Изольда отвернувшись, – мне заплатить нечем. Мне уже такое предлагали на этапе, я отказалась.
Владимир опять неловко подтолкнул свёрток к ней ещё дальше на край стола.
– О чём вы подумали? Я ничего не прошу!… Я вас очень прошу, возьмите!
Изольда, вдруг смутившись от этой его неловкости, растерянно подобрала свёрток.
– Спасибо, – тихо ответила она.
У него было такое чувство, что его избили.
– Можете идти!
Изольда медленно встала и направилась к двери. Потянув за ручку, она обернулась.
– А как вас зовут?
– Владимир, – быстро ответил он, но потом спохватился, – младший лейтенант Журавлёв.
Она шагнула за порог, а Владимир, поглядев ей вслед на закрывшуюся дверь, подумал, какое счастье, что всего этого «внушения» никто не видел.
Изольда зашла за угол барака и стала жадно жевать хлеб с салом, дрожа и давясь слезами. Сейчас ей хотелось только есть и плакать.
Еменгулов
На следующий день Еменгулов, к удивлению Владимира, назначил Изольду на кухонные работы в числе нескольких вновь прибывших женщин. Должности, хоть как-то связанные с работой на кухне, считались очень выгодными. Там, по крайней мере, было тепло. Организм меньше расходовал энергии на собственный обогрев, а иногда и харчи какие-нибудь перепадали. Поэтому в условиях полуголодного существования любая близость к общей кормушке, к теплу, как минимум, гарантировала жизнь. Тех, кому повезло устроится на такую должность в зоне называли «радостными». Вон «радостный», мля, пошёл, – кивали им в след иногда с неприязнью, но всегда с тоскливым и завидующим взглядом.
Стало быть, суровость на самом деле незлопамятного Еменгулова носила чисто внешний, обусловленный обстоятельствами характер.
Рассудив таким образом, Владимир посчитал важным и правильным стать построже с трудармейцами. Он уже не деликатничал с ними с непривычки, а пытался командовать уверенно и резко. Люди подчинялись. Очень скоро их подневольная покорность даже стала ему нравиться. Через неделю он уже умело, как и другие охранники, покрикивал на пугающихся трудяг, проверял наряды. Поначалу роль начальника становилась всё интереснее. Однако скоро наступил и такой момент, когда эта самая роль как-то разом надоела ему. Однако к тому времени он уже привык к власти. Вот только показное самоунижение трудармейцев перед ним, – перед «начальством» стало вызывать неприязнь и раздражение. Чем больше он втягивался в казённую тоску лагерного быта, тем сильнее хотелось ему глубоких простых и человеческих чувств, а не этих томительных казённых отношений, в которых ему приходилось участвовать.
Появилась у него и ещё одна властная забота. Пользуясь каким-нибудь случаем, он, придумав для самого себя предлог, заглядывал на кухню, чтобы просто посмотреть на Изольду. На кухне было шумно и тепло. Она возилась среди кухарок с кухонной утварью в сером халате, обтягивающем стройную фигуру.