оправдаться, пожимаю плечами.
– Вставай! – командует она и добавляет: – Знаю, тебя шеф ждет.
– Ты святая, – я послушно застываю на одной из нарисованных на полу шестиугольных звезд.
– Ага… конечно. Поэтому вы все ко мне и бегаете с похмелья.
Приблизившись, Машка кладет руки мне на плечи. Начинает происходить что-то невообразимое… Сила приходит в движение. Внутри меня будто оживает второй я. Оживает и, сконцентрировав на себе мое дерьмовое состояние, вместе с ним бесследно исчезает. Куда? Да Бог его знает. Просто нет больше никакого похмелья. Раз – и все!
– Премного благодарен! – чмокаю ее в щеку.
– Лучше бы Катю в кафе позвал, а не меня, замужнюю, между прочим, женщину, целовал.
Вот уж кому с женой повезло, так это Машкиному мужу. Пускай она пропадает на работе с утра до ночи, пускай мало внимания уделяет, зато верная. Многие тут к ней клинья подбивали, да всем отказала. Один только я в стороне стоял – так шутил, конечно, случалось, но все понимали – ничего серьезного.
– А я думал, у нее новый ухажер появился…
Маша смерила меня презрительным взглядом:
– Ну и брехло же ты, Сказов!
Обман не удался: сообразительная…
Я сконфуженно вздохнул.
К шефу зашел без стука – не любит он эти формальности, а я уважаю его нелюбовь к ним. Однако в этот раз субординация бы не помешала. За овальным ореховым столом сидели две женщины, старая и молодая, во главе – мой начальник. Мое внезапное появление прервало оживленную беседу, хотя по всему было видно, что это скорее допрос, чем обыкновенный разговор. А судя по толстенным папкам с делом номер двести двадцать один, предмет допроса – я сам.
– Сказов, где тебя носит? – раздраженно, но с облегчением поинтересовался руководитель санкт-петербургского отдела инженерно-магической полиции Геннадий Ярославович Горыня.
Фамилия у шефа звучная, старорусская, а потому прозвища к нему липли одно за другим. Но закрепилось в итоге самое часто упоминаемое: Горыныч.
За время работы в ИМП я навидался всякого, но чтобы могучего Горыныча так издергали две дамочки, наблюдал впервые!
– У машины движок закипел. Старенькая совсем, – сокрушенно пожаловался я, усаживаясь напротив двух ревизоров, точнее ревизорш.
Шеф начал медленно, вкрадчиво и в то же время обвинительно:
– Движок, говоришь, закипел… Больше ничего?
Придав физиономии многозначительное выражение, я тут же пытаюсь сменить тему:
– Есть новости по Афанасьеву Никите?
– Да. Собственно, по этому вопросу тебя и вызвали, – как-то резко смягчившись, сообщает начальник.
Осторожно поворачиваю голову в сторону женщин. Теперь понятно, из-за чего шеф рвал и метал в ожидании меня минут уже как сорок. Та, что постарше, с зачесанными назад поседевшими волосами и совдеповской офицерской выправкой, одета в аскетически строгий безвкусный костюм. Острые черты лица, напряженный буравящий взгляд, из макияжа –