на место мое, и на престол мой. Я первородный Бог первичной материи, Божественная душа, равная Душам бессмертных богов, и само тело мое есть вечность.»
Папирус первый. Голос страны заходящего солнца
Она смотрела на иссушенное тело, впалые глаза мертвеца едва просвечивали сквозь потрескавшиеся за тысячелетия бинты. Руки безымянного усопшего были крестом сложены у него на груди, между пальцев его тянулась золотая цепочка, покрывшаяся вековой пылью подземелья. Запах стоял отвратительно удушливый, но только он, только смрад гробниц, оставался не ядовитым для тех, кто населил пустыню спустя множество тысячилетий, кто перенял обычаи некогда существующего и процветающего в песках народа, оставшегося навсегда нерушимой памятью в вечности.
Небесно-голубые глаза женщины возвышающейся перед телом мумии не отрывались от его лица. Сквозь бинты она видела живое призрачное лицо, оно улыбалось ей и сверкало в ответ своими черными блестящими бессмертием глазами. Руки, его полупрозрачные конечности, растворялись в воздухе, когда он медленно поднимал их от своего лежачего тела и обводил кругом, словно что-то показывая той, кто навестил его впервые за много-много лет.
Ее белое лицо было каменно-холодным и таким же бледным, как мрамор; она пыталась понять галлюцинация ли это от сдавленного и ядовитого воздуха или перед ней, прямо в этом черно-сером коробе, и вправду наполовину ожил мертвец. Видит ли она его очистившуюся от грехов душу, которой позволили воссоединиться с телом, или все это лишь пугающая игра ее воображения.
«Тогда я спросил у мумии, – вспоминала она отрывок из одного произведения. – удалось ли ему отдохнуть от пыток, мумия ответила: да, отец мой: те, кто терпел муки, удостаивались жалости. Как только воскресенье заканчивалось, нас снова подвергали пыткам… Как только мы оправлялись от одной пытки, нас тотчас подвергали другой, еще более ужасной… И когда он наполнил пасть моей плотью, все монстры, окружившие меня, стали набивать свои..» Эти строки полоснули по ее душе, словно острие хорошо заточенного ножа медленно вонзилось в ее плоть: боль сначала показалась ей несильной, мгновенной, а затем становилась все сильнее, сковывая ее толстыми цепями, сдавливая ее в крохотном удушливом пространстве, словно в гробу.
Ее мысли дурманящим туманом объединяли строки из давно забытой ныне живущими книги с мертвецом, лежащем перед ней. В голове медленно и томно созревал вопрос, который вырвался из ее уст невольно, обрушился прямо у глубину полутьмы.
– Как ты погиб, отчего ты так молод? – ее голос разнесся по густом воздуху, отразился от стен и медленно унесся в черные узкие коридоры, отходящие от погребальной камеры в разные стороны.
Мумия говорила, губы смуглого парня в бинтах шевелились, но она его не слышала.
– Я не слышу тебя… – прошептала она с некоторым разочарованием.
Мумия протянул к ней руки, он не мог шевелить больше ничем, кроме своих тонких конечностей. Тело его лежало на дне глубокого черного короба, приковывая его к земле. Пальцы его потянулись к лицу девушки, она поняла, что он просит ее наклониться.
Она схватилась за край короба и глубоко наклонилась в него. Изнутри подуло теплом и чем дальше она наклонялась, тем сильнее его чувствовала. Ее слух уловил бархатный идущий из самых глубин существа шепот.
– Меня зовут Атет, – заговорил он. – И моя душа чиста, но жизненный путь мой был нелегок. Ты видишь эту гробницу, видишь насколько бедно похоронено мое тело и думаешь, что перед тобой лежит, вероятно, сын архитектора, а, может, кто-то более родовитый, но все же не приближенный к богам. Однако я был рожден в семье многоуважаемого жреца, поклявшись продолжить его дело. Как мне казалось, я был счастлив, возможно сладкая иллюзия имела в себе крупицу той жестокой правды, какую открывает нам наш земной путь.
У меня был старший брат. Я помню как наши руки багровели от крови жертвенных животных, как мы гадали на внутренностях несчастных существ, как истошны были их предсмертные крики, – мумия улыбнулся. – Это было мое детство, проведенное в величественных храмах в попытках искоренить из души жалость и сострадание, но я был стойким, непреклонным и из-за этого несчастным. Пришел мой час, когда отец решил, что мне больше не место рядом с ними, рядом с бездушными. Он убил меня, – с невероятной легкостью прошептал мумия.
Я был принесен в жертву своим братом, обезумевшим от веры. Страшнее всего было видеть его глаза: он верил, что совершал благо, он думал, будто создает чудо, проливая кровь своей родни.
Девушка замечала, как голос мумии гипнотизирует ее и тело само подается все глубже и глубже в короб. Однако она всеми силами сопротивлялась, каждую секунду понимая, что обратно вернуться становится сложнее, казалось что густая темнота в его могиле окутывает тело, затягивая в свой загадочный полуреальный мир. Ей был интересен рассказ мумии и она не могла перестать слушать сладкий чарующий шепот.
– Руки брата моего также безжалостно расправились с моим телом на алтаре, как и с телами жертвенных животных. Он позаботился о том, чтобы никто и никогда не навестил меня