не бывает, дашь выпить жене вот это, сразу, как придёшь, вылей в рот до конца, иначе умрёт, коль не очистится.
Прибежал Валентино, держа в подоле рубашки целую кучу авелланы*.
– Забирай себе, малец, братишек с сестрёнками покормишь! – Филоретта потеребила мальчику вихор. – Мне белки ещё принесут.
Валентино поклонился, словно она могла его видеть.
– Приходи на неделе, ягоды сушёные дам! А мне соли щепотку принеси, мало уже осталось.
Парень обнял старушку как родную и горячо поблагодарил.
– Торопитесь, сынки, стемнеет скоро! – она повернулась лицом к окну, но глаза были, как и прежде, неподвижные. – Помни, Эрнесто, что сказала тебе! Силы её на исходе…
Я даже не удивился, что она назвала меня по имени. Эта слепая женщина видела лучше зрячих.
На предложенные мною деньги она засмеялась:
– На кой мне твои золотые?! Оставь мне частичку себя, – не успел я сообразить, что от меня требуется, как она уже накрутила волосинку на палец и вырвала её. – Вот и вся плата. Ступай, да поспеши, не то горе не минует.
Не помню, как возвращались в деревню, если бы не мальчик, точно бы не нашёл пути. «Мертвее не бывает… – звучало в ушах. – Ведьму свою проси…»
*авелланы – большие (крупные) лесные орехи типа фундука в Италии.
Часть 2. Глава 8
Когда мы вернулись, Патриция уже была без сознания, влив в неё содержимое бутылочки, как и сказала старуха, я начал ждать и молиться. Чаще всего в бреду она называла моё имя. Куда и в какие неведомые дали звала меня её душа?
Рвота прекратилась, но начались судороги. Тело вздрагивало и замирало, всем своим видом выражая адскую боль.
– Маркела, выйди! Оставь меня с нею наедине.
– Но мой господин! – она поднесла руки ко рту, закрывая его в испуге, видимо, выглядел я совершенно безумным. – Она ещё может поправиться! Вы же не причините зла нашей голубке?!
– Ты в своём уме, женщина?! Не собираюсь я её убивать, хотя думаю, что именно об этом она сейчас и просит. Я благодарен тебе за преданность госпоже! Но сейчас ты мне не понадобишься. Иди и отдохни, впереди ещё долгая ночь. Если понадобишься, позову! – не терпя возражений, я вывел её и запер дверь.
За окном темно. Несколько свечей тускло горят, мертвенно-бледное лицо Патриции обездвижено, словно она уже умерла.
– Эделина, призываю тебя, приди!
Пламя затрещало, словно на него попала влага.
– Приди ко мне, возлюбленная моя! Это я, – твой Эрнесто, вспомни обо мне!
Хоть я и ожидал её появления, оно всё равно было внезапно и даже напугало меня.
– Ты стала ещё сильнее и ярче прежнего!
– Благодаря тебе, жизнь моя! Наше свидание разожгло во мне огонь любви пуще прежнего.
– Богом молю, помоги ей!
Мы оба посмотрели на измученное лицо Патриции.
– Даже не проси меня об этом! – Эделина вспыхнула голубыми языками пламени так, что свет озарил всё вокруг.
Я опустился перед ней на колени.
– Если