другими. Дух Эделины повис над ней. Она медленно передвигала руками, словно поглаживая её живот, но не прикасаясь к нему, мышцы реагировали на каждое её движение волнообразно, то напрягаясь, то расслабляясь вновь. Патриция стонала и изгибалась, приходя в себя, а потом закричала так, что содрогнулись стены, неистово, как раненый зверь, из которого вытаскивают живьём потроха. Кровь хлынула из неё и растеклась по постели, схватки становились всё сильнее и каждая причиняла её невыносимые страдания. Она, как безумная, схватила меня за руку так, что затрещали кости, и с воплем откинулась на кровать.
– Принимай, Эрнесто, – голос Эделины звучал скорбно, – здесь я тебе уже ничем не помогу…
Я вытащил мёртвый плод, появившийся на свет весь в крови, которая не переставала истекать из материнского чрева, перерезал ножом пуповину, разъединил их. Всё казалось бесконечным кошмарным сном, который никак не закончится и уже никогда не забудется.
– Спаси её, умоляю тебя! – слёзы текли по моим щекам, и сердце разрывалось в груди.
Мёртвое крошечное тельце я завернул в простыню и положил на стол. Эделина продолжала воздействовать на внезапно притихшую Патрицию, но уже медленнее и спокойнее, постепенно тая и исчезая на моих глазах. Тело расслабилось, и она открыла глаза.
– Что это было? Что со мной?! – она попыталась приподняться, но не смогла.
– Лежи, родная, всё будет хорошо, я накрыл её одеялом. Сейчас я позову Маркелу и она омоет тебя.
Патриция схватилась за живот и начала ощупывать его.
– Там больше никого нет, – тихо сказал я. – Ты родила мёртвого сына.
Патриция была удивительно спокойна, словно всегда хотела избавиться от этого ненавистного бремени. Даже слезинки не промелькнуло в её глазах.
– Я видела страшный сон… – её голос охрип от криков. – Тут была огненная женщина, ты клялся ей в любви, стоял перед ней на коленях, умоляя меня спасти.
– Это был только сон, любимая. Ты бредила, и тебе померещилось. Здесь нет никого, кроме нас.
– Она целовала тебя, – Патриция дотронулась ледяными пальцами до моих губ и задумчиво провела по ним, – она целовала тебя так, как будто имеет на это право, и ты всецело принадлежишь ей одной… – словно подтверждая собственные слова, она кивнула головой и, устало закрыв глаза, отвернулась.
– Всё пройдёт. Завтра ты поймёшь, что ничего подобного быть не может.
Я поднялся с колен, отворил дверь и позвал Маркелу. Она никуда и не уходила, всё это время стояла рядом и ждала.
– Я здесь, мой синьор! Матерь Божья, бедное дитя!.. – её причитаниям не было конца, а страх в глазах говорил о том, что она всё слышала и даже если не поняла, что именно происходило, всё равно ужасно испугалась.
– Позаботься о госпоже! – я взял на руки завёрнутого в простыню младенца и, шатаясь, покинул комнату.
Растревоженные хозяева с детьми и солдаты грелись у костра во дворе. Густаво подошёл первым, за ним все остальные. Без лишних слов, всё и так было понятно. Молчаливое сочувствие лучше