квартиру на ночь, будучи в полубеспамятном состоянии после выпитого. Ну что ж, сейчас он пойдёт домой и поговорит с женой. Будет просить у неё прощения за вчерашнее. Да, так он и сделает.
Эриксон тяжело поднялся, постоял минуту, раздумывая, не выпить ли ещё стакан воды. Но нет – в животе противно журчало, а из желудка подступала к горлу тошнота. Он ринулся в туалет – маленький, тесный, в котором едва можно было развернуться – и несколько минут стоял на коленях, обнимая унитаз и извергая в него остатки вчерашнего разгула. Похоже, он ел много свекольного салата, который вообще-то терпеть не может – такой цвет приобрела вода в унитазе.
В следующий момент его довела до зябкой дрожи мысль, что это, возможно, не свекла, а кровь, и он долго всматривался, пытаясь определить, чем так окрасилась вода. Нет, всё-таки это был свекольный салат. Во всяком случае, необходимо, чтобы это был свекольный салат.
Наспех поплескав в лицо водой из умывальника, стоявшего тут же, и прополоскав рот, он вернулся в спальню и долго искал свою одежду, прежде чем до него дошло, что он спал одетым – в брюках и рубахе. И только пиджак его был снят и повешен на спинку шаткого стула, прикорнувшего у стены.
Сдёрнув со спинки пиджак, он долго пытался попасть в рукава и всматривался в предмет, лежащий на стуле. То был какой-то чехол или футляр – чёрной кожи, вытянутый, с замком-молнией по всей длине. Эриксон не помнил, чтобы владел когда-нибудь таким. Неужели он что-то купил вчера, будучи в практически бессознательном состоянии?
Совладав, наконец, с пиджаком, ощущая мерзкий вкус во рту, он взял со стула футляр и потянул молнию. В чехле лежал музыкальный инструмент – да, это была длинная деревянная флейта. Он плохо разбирался в таких вещах, но был почти уверен, что это не гобой, не кларнет и не… что-нибудь ещё, названия чему он даже не знал. Да, несомненно, это была флейта.
Откуда у него взяться флейте? Значит, он действительно купил её вчера в каком-нибудь магазинчике на Виллевсгаде или в Пассаже.
«Надеюсь, ты не продешевил, – обратился он к себе, пытаясь изобразить саркастическую усмешку. – Флейта – это именно то, о чём ты всю жизнь мечтал».
Движимый неясной мыслью, он бросил флейту и пошёл осматривать квартиру.
Зрелище было унылое: тесная и скудно меблированная гостиная имела вид старческий, потёртый, сморщенный. Несомненно, она многое повидала, много жильцов переменила на своём веку, много портьер, прежде чем принять в свои затхлые объятия Витлава Эриксона. Платяной шкаф не закрывался плотно, поэтому приходилось вставлять между дверцами сложенный вчетверо лист бумаги, чтобы не расходились. Наверняка они были скрипучи пронзительным скрипом какой-нибудь сарайной двери во дворе нерадивого крестьянина или тяжким стоном его несмазанной телеги. Два узких, как бойницы в средневековом замке, окна подслеповато смотрели на Сёренсгаде, берущую своё начало на площади Густава Стрее. Обшарпанный журнальный столик, два столь же обшарпанных стула, банкетка и невыразительный