стал для них слишком тесен, – разве могла в нём расти полноценная жизнь? Это была только отсрочка подальше от жизни; отбытие ссылки; вырванные листы из черновика жизни с перечёркнутыми предложениями. Их «мо́рок» – а не мирок, являл собой микроскопический микроб в нутре Космоса; сейчас же их мир сделался бесконечностью во чреве матери Вселенной. Придёт время и он заявит о себе; вырастет и сделается сильным; кости нарастят мышцы. Теперь-то его направят в нужное русло!
Когда-нибудь магнификат их пения облетит весь мир, удивляя своей гармоничной слаженностью; звук будет навек одушевлён; не заглушаемые реверберации будут вечно встречать зарождение новой звезды, планеты, или же отпевать, как «вошедших обратно»; «вернувшихся восвояси» (о смерти). Эту удивительную музыку я до сих пор ощущаю фибрами своей души. Звучание это, по рассказам моей матушки, было явлено в момент моего рождения (но сам звук являлся эхом от некого пения); оно воспринимается мной с той же благоговейной естественностью, как звуки в утробе.
Есть у меня одно тайное желание: вновь услышать ту мелодию, что сопровождала меня «на выходе». На сегодняшний день какое бы то ни было гармоничное звучание разладилось, и, преобразовавшись в иеремиаду гулов и завываний, приносит одни разрушения и всеобщие депрессии. Дела мои к Аиду… да и матушка давным-давно почила. Внезапно меня посетила безумная идея: необъяснимым способом воссоздать утраченную мелодию; пускай она будет генерироваться в моём клубе; пускай же вновь заиграет мелодия, а не её бесполезное эхо!
В последнее время расширение пространства замедлилось и процессы зарождения новых звёзд редуцировались, но никто не может дать пояснений этому репрессивному механизму. Сдаётся мне, не все так «смазано» в нашей системе Космоса; что-то даёт сбой; что-то сопротивляется инкорпорации вступления в клуб единства «Ясемь-ля». Работа застопорилась – все ополчилось, как злой пёс, догрызающий стальную цепь, его сдерживающую.
Тем временем идут холода. Исхудавший пёс, брошенный на произвол, жаждет воздаяния тому, кто его, – до сих пор любящего и преданного, – приговорил. И на сей раз нюх его не подведёт. Снежное покрывало мороза может сокрыть следы, но не сокроет дух предателя, вырисовывающегося под действием мороза – точно узор на стекле. Найдись бесстрашный, что не побоится подойти к псу, – обласкать, отогреть и накормить, – он бы, возможно, простил обидчику произвол. Но что-то не видать добрых сердец. Бесконечное время превратилось в песочные часы и теперь остаётся либо найти бесстрашного, – и да наступит лето! – либо пёс вынюхает мучителя и оставит от него одни белые кости на снегу, поблескивающие корочкой льда; или же и его оставят силы и тогда он издаст свой последний жалобный взвизг; песочные крупинки упадут ко дну; часы закружатся волчком; время начнёт обратный отсчёт. Облака, сбившись в единую группу, словно стадо овец, побегут,