Остров бабочек. Роберт Валерьевич Мальков

²⁵. Вечная слава Антону Семёновичу! Миру есть чему поучиться. А сейчас меня ждёт мой дом, заботы, чтение, а вечером Остров бабочек, где мне предстоит извечная кропотливая работа по экспликации его таинственных символов – экспликации, которую я буду вновь добавлять к воображаемому каталогу моей Вавилонской библиотеки²⁶.

      Остров бабочек. γ

      Я сидел на одном из своих любимых мест на Остове Бабочек и думал. О чём я думал? Чёрт возьми, о чём же я думал? Дурацкий вопрос, скажу я вам. Голова, между прочим, как раз и дана для того, чтобы ею думать, а не ломать ею кирпичи или не разбивать об неё пустые бутылки из-под водки. Хотя всё дело вкуса. Можно разбивать бутылки не из-под водки, а допустим, из-под мартини. The martinis made me feel civilized²⁷

      … В бледно-голубых небесах с медленно плывущими облаками, напоминающими пенистые вихры, проворно чертила круги деревенская ласточка. Эта такая, у которой хвост рожками. Лучи солнца припекали, и своим бело-жёлтым сиянием напоминали сияние электрума лидийских монет. (Люблю в ландшафтную живопись вводить исторические аллюзии.) Знойный ветер, веющий мне в лицо, приносил запахи хвои и сосновых смол. Разве я о чём-нибудь думал? Скорей, я грезил. Со стороны шоссе до слуха иногда доносились далёкие звуки машин, этих созданий неразумной цивилизации. Древние греки уже при Солоне, а то и раньше, могли создавать машины, но избегали этого, так как интуитивно понимали, что деятельность последних будет катастрофична для обожествляемой ими природы. Примечательно, что сами понятия древнегреческого языка, с его образным логосом и эйдосами, были чужды для проектирования в понятия термины бездушной техники²⁸. Ибо это не настоящее, не бытийное, призрачный фон механической суеты, железная поступь обречённых на медленное умирание планет. Нет веры к вымыслам чудесным, Рассудок всё опустошил. Солнце, злаки, венчики цветов. Это вечное. Настоящее. Это всё. А что свыше, то от лукавого. Можно поставить точку. Жирную! Жаль, чернилами уже не пользуются… Или всё же многоточие?.. Рука, поднятая к солнцу, будто просвечивалась насквозь, выделяя между растопыренных пальцев огненный абрис. Огненный, как цвет купальского папоротника или перья райской птицы. Всё же, видимо, о чём-то я думал. Думы вечерние. Сны суеверные. Пламя истлевших надежд… Зачем эти думы так печальны, так безрассудны? Сны, мечты, пустота. Тени прекрасной и воображаемой античности. Тени. И правда, тени. Мирчи Элиаде. «Миф о вечном возвращении», который я читал лет этак тринадцать назад. Истории больше нет? И трепетный зов Эвридики, И запах утробной земли, И всадников ясные лики, Лишь вспыхнув, исчезли вдали. Да. Античность. Миф о вечном возвращении. Аид уже выпустил Персефону из своей мрачной обители к её матери Деметре. Природа расцвела, и даже созрела, а в некоторых видах флоры уже презрела. Но радости у меня особой по этому поводу нет. Что это? Неужели душевная чёрствость, которую не смягчат даже слёзы?! Увы, нет! Ибо во мне царит пус-то-та! В груди. Что там? Метафорически это можно