так и для Елены Анатольевны, которая не собиралась на пенсию. Кроме того, ребенок, разумеется, снова не завел себе друзей и не стал менее замкнутым, хотя «чушь», как тогда на кухне, больше не нес. Особых способностей к английскому у Тихона не обнаружилось, но не было и явных проблем. В общем, уже через месяц водить его на занятия все перестали, а сам он, кажется, этого и не заметил.
Все вернулось на круги своя. Вот только Тихон дал себе еще одно обещание, тяжелое для девятилетнего ребенка: никому никогда больше не пытаться рассказать, что с ним происходит.
***
Это не напоминало фильмы о внезапно превратившихся в террористов школьниках. У меня не было оружия, не было лужи крови – только странная поза учительницы, скрючившейся на полу, и синий кровоподтек на ее виске (разве так бывает?) указывали на то, что я убил ее.
Все было честно. Я даже не стал считать до тринадцати, думал, успокоюсь, а она все говорила и говорила, отчитывала и отчитывала меня за тот дурацкий дневник погоды – вернее, его отсутствие. А все вдруг затихли и слушали, как будто были с ней заодно. Это и взбесило. Последняя капля. Надо же было так меня разозлить!
Я кинул учебник без преступного умысла. Наверное, Александра Андреевна вскрикнула и упала, я не помню. Но эта картина, вид убитой мною женщины, еще долго стояла перед моими глазами. Как неправдоподобно – только что здесь звучал голос этой женщины, я помнил ее жесты, манеру общаться, улыбаться, хмуриться… разве это можно отнять в один миг? Я бы свою жизнь просто так не отдал.
Время вдруг замедлилось и превратилось в тягучую патоку. Мне не было страшно, было почему-то даже уютно и хотелось задремать. А еще лучше – исчезнуть. Параллельные миры в моей голове спасали от всего, что казалось чересчур реальным, но на сей раз скрыться пока не удавалось. Я располагал только тем, что было передо мной: класс, доска, тело на полу и тридцать притихших в испуге одноклассников.
Господи, какие они жалкие, не люди, а выводок цыплят. Таращат глаза и молчат. Никто не догадался позвонить в полицию, в «скорую», да просто позвать взрослых. Я-то благодаря бабушке с раннего детства знал, как действовать в экстренных ситуациях. Как все-таки хорошо, что я с ними не общаюсь. Миша с третьей парты предлагал мне встать в пару на физкультуре, но я сделал вид, что не услышал, и в итоге перебрасывался мячом с учительницей.
– Ну как? Что теперь делать? – прозвучал голос позади меня.
Мила Казакова – прилежная девчонка с первой парты, все вроде стандартно, но какая-то чертовщинка в ней есть. Думает, я знаю, что делаю? Решаю, казнить или миловать? Раз я убил человека, то должен и дальше брать на себя ответственность?
– Ждать. – Мой голос был уверенным, и мне это понравилось.
– Чего ждать? – спросила она спокойно, без недоумения.
Это тоже подкупало – особенно если учесть, что остальные по-прежнему ошеломленно молчали.
– Шаг сделан, скоро все изменится, – сообщил