водители. Права прибыть на личном транспорте удостаивались лишь самые почетные гости. Остальных везли на автобусах, и для них уехать с мероприятия раньше назначенного срока было практически невозможно. Евгению Валериановичу в тот день разрешалось машину и не пить – назавтра он дежурил по торговому комплексу.
Коллеги поднимали тосты, по взмаху руки генерального кричали «Гип-гип ура!» Подличали по мелочам: сплетничали, выторговывали у выпившего руководства мелкие подачки, обустраивали тайно личную жизнь. Все жрали, хохотали неестественно громко, позировали официальному фотографу – любая другая фотосъёмка на мероприятии была категорически запрещена. Все фотоаппараты и мобильные телефоны объявлялись под запретом. Это был единственный в году случай, когда менеджерам разрешалось отключить телефоны и сорваться на три дня с короткого поводка мобильной связи.
За исполнением приказа следил лично начальник службы безопасности. Полковник выглядел трезвым, хотя тостов не пропускал. Стоя у входа, он травил кучке слушателей байку из армейского быта. Подошел послушать и Головачев.
– Можно, я с вами постою? – в группу втиснулась девушка в закрытом сером платье, с длинным, обшитым кружевами, подолом и отороченными тем же кружевом широкими рукавами до локтей. Евгений Валерианович не сразу узнал помощницу Адам Павловича. Без тяжелого офисного грима, без каблуков, в простом наряде – она выглядела совсем ребенком. Наряд недорогой, возможно, перешитый из чего-то старого. Руки девушки, казались хрупкими в широких раструбах рукавов. Выше правого запястья багровели, наливаясь синевой, четыре продолговатых пятна.
– Сделайте одолжение, – ответил Евгений Валерианович.
Но девушка что-то увидала за его плечом и спешно покинула беседующих. В тот же момент полковник жесткими пальцами схватил Головачева за локоть и потянул к себе. Прямо через их группу шествовал генеральный директор. Был он изрядно выпивши, с глазами, затянутыми злым пьяным упрямством, и двигался, наклонив голову, напролом, словно подслеповатый носорог.
– Наш на охоте, – заметил кто-то из офисных остряков.
Полковник осадил шутника колючим взглядом:
– Пусть отдохнет. Старый конь борозды не портит.
– Зато и пашет неглубоко, – дополнил другой голос прибаутку, значения которой Евгений Валерианович никогда не понимал.
– Жалко девочку, – вздохнула бухгалтерша. – Да никуда не денешься.
– Жалко у пчелки, а пчелка на елке, – вставил своё слово знаток фольклора.
Остальные директорского гона тактично не замечали. Свет в зале приглушили – прибыла знаменитость. Певец сильно опоздал и в течении трех тактов не мог поймать ртом собственную фонограмму.
На часах было десять, корпоративный шабаш разгорался, все развернулись лицом к сцене, и когда артист в десятый раз повторял припев, публика начала похлопывать в такт и перетаптываться на месте. Сходство с адом усиливалось вспышками стробоскопа, серным запахом фейерверков,