было уезжать вместе со "Скорой", но приостановился, увидев жену Лёвы Крушинина, скорбно стоящую у собственного дома: он подумал, что надо хотя бы подойти – узнать, как у них дела.
– Марья Тимофеевна, вы, пожалуй, езжайте. Я задержусь, – он выразительно посмотрел в сторону жены Лёвы.
Марья Тимофеевна проследила за его взглядом и всё поняла.
– Хорошо, Кирилл Мефодьевич. Если будет надо, я подъеду. Вы тогда сообщите мне по радиосвязи, хорошо?
– Спасибо! Но я постараюсь более не тревожить Вас, иначе Вы никогда отсюда не выберетесь. Уж очень здесь нынче оживлённо – не припомню ничего подобного, а курирую я эту местность не один год… не один.
– Тогда, до свидания!
– До свидания, Мария Тимофеевна! До-сви-дания…
– Езжай! – Кирилл Мефодич хлопнул дверью УАЗа и рукой указал Степану направление движения, добавил: – Я пройдусь.
Участковый побрёл к дому Крушининых, а народ, из-за уважения к нему, на почтительном расстоянии потопал следом.
– Караууууууул! – заголосила вдалеке какая-то женщина.
– Батюшки мои! Батюшки, – прошептала она, переводя дыхание, сбившееся от быстрого хода и от нервов. И, увидев в нескольких сотнях метров народ, опять закричала: – Караул! Люди, помогите!.. Утоп!.. Мальчик утоп!
15 (40)
Кириллу Мефодичу показалось, что у него онемели ноги – отмерли, и он не может идти.
Он остановился. Не повернулся. Он надеялся на то, что крик ему только почудился: на самом деле он ничего не слышал! Уж слишком неестественным был голос. Отдалённым. Не было этого крика! Галлюцинация. Это всё шалят жара и его утомление.
– Мефодич, Мефодич! – послышался знакомый мужской голос из народа.
"Значит, это правда, – подумал Кирилл Мефодич. – Снова что-то случилось. День Неприятных и Обременительных Сюрпризов продолжается!"
Ему не оставалось ничего другого, как повернуться на призыв.
Но, прежде чем встретиться глазами с людьми и узнать, кто это там кричит глупости об утопленнике, Кирилл Мефодич посмотрел на небо.
На небе сияло солнце. Оно немилосердно жгло лысую макушку участкового. До зенита солнцу оставалось ползти ещё очень долго.
Залежный скользнул взглядом по людям и опустил глаза к циферблату часов – было тринадцать минут одиннадцатого.
"Боже мои! Как мало времени… Я не выдержу. Я здесь сам лягу и протяну ноги, и хорошо, если для отдыха, а не от того, что буду при смерти".
– Ну, что там ещё? – обронил он в народ.
– Какая-то баба бежит, кричит, – было ему в ответ.
– Что за баба? Зачем бежит? Не надо бежать, – как-то бестолково сказал участковый.
– Это, поди, бабка Матрёна, – опознал кто-то бегущую.
– Верно! Матрёна! – согласился другой. – А что она кричит?
– Да вроде кто-то утоп, что ли…
– Утоп?
– Утоп…
– Утоп.
Кирилл Мефодич слушал эти переговоры с ужасом. Он принялся всматриваться в неловко переваливающуюся, как утка, тучную особу в развевающемся длинном коричневом платье, облепившем её округлые ляжки, спешащую