охотиться уже не могут, слишком крупные. Поэтому они используют хищников поменьше. Плетут свою паутину, а когда хищник цепляет ее на себя, она пробирается через его шкуру и внедряется в мозг. В итоге хищник начинает охотиться не для себя, а для паука. Сам он практически не ест и быстро погибает….
Мне становилось понятно, почему гроув как будто бы не хотел нападать на меня и Боггета, – он действительно не хотел. Но у него не было выбора.
– …Вот такого зверя мы вчера убили. И у него было логово.
– Паука вы ведь тоже убили? – настороженно спросил Тим. От рассказа Боггета ему было явно не по себе. Да и мне при воспоминаниях о минувшей ночи – тоже.
– Да, и паука. Но у таких пауков логова не бывает. Правда, с него мы свое тоже взяли…
Обойдя болотце по звериной тропе, мы шли через лес еще довольно долго, пока Боггет не привел нас к большой норе. Из нее тянуло очень неприятным запахом. Интересно, кто из нас туда полезет?
– Сэм, посмотри-ка, что там.
Ну, да, разумеется. Ладно… Я опустился на колени, заглянул в нору. Запах разложения явственно ударил в нос. Я вытащил из кармана постиранный вместе с курткой платок, обвязал им нижнюю половину лица – не очень-то поможет, но все-таки – и полез в нору. Ползти вперед пришлось недолго: нора была неглубокой, похожей на мешок. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел несколько маленьких трупиков, кишащих насекомыми и червями. Это были еще слепые щенки той самки, которую мы убили вчера. Волею паука мать потеряла возможность заботиться о своих детенышах. Какую же страшную тварь мы вчера уничтожили…
– Ну, что там, Сэм? – крикнул Боггет.
Я вспомнил, что залез сюда вовсе не для того, чтобы предаваться состраданию, хотя щенят было жалко. Продвинувшись еще немного, я стал ощупывать лежку зверя, и под настилом из шерсти, перьев, истлевшей ткани, травы и костей я нащупал кое-что твердое. Хорошенько покопавшись в пещере, я извлек на свет две разных металлических наручи, пожеванную сбрую и сапог со шпорой. А когда выползал наружу, почти случайно нащупал маленький, уже подгнивший кожаный мешочек.
Выбравшись из норы, я испытывал только одно желание – снова вымыться. Так как в ближайшем будущем этого не ожидалось, я рассчитывал хотя бы на слова благодарности. Но Боггет увлеченно разбирал находки. Сбрую он отбросил сразу, а вот наручи поднял и убрал в мешок, которым разжился в харчевне. Туда же отправилась и снятая с сапога шпора, хотя оставалось только догадываться, для чего она могла пригодиться. Потом Боггет поднял кожаный мешочек, оборвал истлевшие завязки и вытряхнул на ладонь содержимое. Вместе с остатками какой-то высохшей травы или цветка высыпалось несколько монет, маленький деревянный оберег и тусклое металлическое колечко с синим камнем.
– Неплохой улов, – резюмировал Боггет, залихватским жестом засовывая все это себе в карман. Я не знал, стоит ли возмущаться: с одной стороны, мне тоже полагалась какая-то награда, но, с другой стороны, Боггет был старшим в нашем маленьком отряде и все мы были на его попечении. Между тем инструктор вытащил