и вы! И еще этот горящий тип, этот взрыв. Я не понимаю, что здесь происходит! Так что если собираетесь меня прикончить, то делайте это быстрее, черт возьми!
Напряженный монолог Равика заставил седовласого сомневаться еще больше. Он опустил пистолет.
– Ты действительно ничего не помнишь? – спросил он. Бархатистый баритон. Красивый голос.
– А должен?
Равику показалось, что он вот-вот отключится. В глазах рябило, по телу пробежал нездоровый холодок. Казалось, что воздуха стало в разы меньше. Склонив голову, он попятился чуть вперед. Седовласый мужчина подхватил его и потащил к машине.
– Я вывезу тебя отсюда, Равик, – сказал он.
– Откуда вы знаете мое имя?
– Позже объясню! – бросил седовласый, усаживая Равика на переднее пассажирское сидение. Сам он сел за руль автомобиля и, нажав на кнопку включения двигателя, вдавил педаль газа в пол. Volvo рванул с парковки, выехал на дорогу и унесся прочь от полуразрушенного здания больницы.
– Фамилия Маврин тебе о чем-нибудь говорит? – спросил седовласый.
– А должна?!
– Не отвечай вопросами на вопросы, мать твою! Это раздражает. Так говорит о чем-нибудь, или нет?
– Нет… – протянул Равик.
Он закрыл глаза. Болью было наполнено его тело. Голова, казалось, вот-вот разорвется на части. Оттого он и отключился практически моментально.
Седовласый мужчина, управляя автомобилем на петляющей загородной трассе, время от времени посматривал на спящего Равика. Во взгляде его читалось подозрение.
Глава 2
Высокое солнце освещало беспечно возвышающиеся над неспокойными равнинами горы. Лето 1982-го года в Афганистане казалось особенно жарким. Быть может, виной тому ощущению были непрекращающиеся боевые столкновения с моджахедами. Маврин не мог знать наверняка.
В Афганистан он отправился несколько недель назад. Если быть точнее, то три недели и два дня назад. В аду каждая минута на высоком счету. В этом Маврин, которому лишь недавно стукнуло восемнадцать лет, убедился буквально в первый же день, когда попал под обстрел и увидел смерть на предельно близком расстоянии.
Все не так, как в кино. Когда кровь сослуживца брызгает на твое лицо, а изуродованное взрывом тело товарища лежит в нескольких метрах от тебя; когда в ушах стоит дикий гул, а тебя тошнит до того сильно, что нет возможности держаться; когда в перекрестном огне погибают ни в чем не повинные люди – женщины, дети, старики… мир кажется вывернутым наизнанку, изуродованным. В войне нет ни капли прекрасного. Нет в ней романтики.
Пожалуй, есть лишь романтика исхода. Когда за спиной остается вражеская территория, и расстояние от нее до тебя такое, что ни один снайпер не возьмет на мушку. Но даже когда транспортный ИЛ-76, грозно разрушая молчание пустыни ревом реактивных двигателей, отрывается от взлетно-посадочной полосы и устремляется вперед, в родные для сотен солдат края, на дне души остается тот самый осадок, что не дает многим жить нормальной жизнью «на гражданке».