слезы не изменили решения Никиты, однако их ядовитый след отравлял его радость.
– Эгоист! Ты всегда все делаешь по-своему!
В последнее время он слышал этот упрек с раздражающим постоянством.
– Ты что, собрался эмигрировать? – это был еще один часто повторявшийся мотив. – Я ни за что не уеду из Москвы!
– Я тоже не собираюсь уезжать навсегда! С чего ты взяла?
Слово «эмиграция» его почему-то коробило. Он не осуждал тех, кто покидал страну, но свою красиво обставленную попытку сбежать от реальности эмиграцией не признавал:
– Считай, что это дача! Приют в теплых краях, где молочные реки и кисельные берега. Да, мир таков не для всех, а только для тех, кто сумел заработать кое-какие деньги. И я намерен этим обстоятельством воспользоваться.
Подобные аргументы звучали чванливо даже для самого Никиты, а Ольге они казались просто отвратительными. Но, как это часто бывает, безрезультатные споры выносили на поверхность самые недостойные мысли, которые в нормальных обстоятельствах не имели шанса быть произнесенными вслух.
Споры с женой всплывали в голове Никиты с изматывающей регулярностью. Не так просто было каждый раз изгонять этого дьявола вон. Его поддерживала только непоколебимая уверенность в собственной правоте.
– Да, я всегда все делаю по-своему! Да, я эгоист! – в который раз повторил он, сидя в кухне своего французского дома. – Что поделать, мне нужен источник радости. Иначе я свихнусь.
Продолжая мысленно препираться с Ольгой, Никита оттягивал то, что ему хотелось сделать больше всего. Он представлял себе эту минуту много раз. Пока тянулось оформление документов на покупку дома. Пока он собирался в эту поездку, до последнего надеясь, что Ольга поедет с ним. Пока пытался договориться о новом, компромиссном, формате летнего отдыха – для нее и для Алекса, их уже довольно взрослого сына. Он предвкушал этот момент во время перелета из Москвы до Тулузы, с ночной пересадкой в Мюнхене, а затем по дороге из аэропорта в Лантерн. И вот он здесь. Оробевший и немного растерянный, Никита почувствовал потребность немедленно встряхнуться.
– Чего расселся? – вслух спросил он сам себя. – Иди, принимай владения.
Он решительно встал со стула. Открыл дверь из кухни в полутемную гостиную. Прошел сквозь огромную пустую комнату. Повозился с оконными замками, раскрыл высокие створки двух французских окон с деревянными переплетами, раздвинул ставни и сделал шаг на балкон.
Вот оно! Прямо перед ним открывался вид с головокружительной высоты на холмистую долину, которая тянулась на десятки километров до самого горизонта. Пологие склоны волнами расходились вправо и влево. Среди разноцветных полей и виноградников кое-где группами или по одному стояли редкие домики. У ног Никиты, прямо под балконом, по крутому боку холма извивалась вниз узкая улица. Он видел серые от времени и мха черепичные крыши в нижней части деревни. Все пространство между ними заполняла яркая южная зелень. Над крышами, деревьями и холмами