умным, молодой принц хорошо понимал незатейливую игру жены. Но раздражения не было; подсознательно Варг испытывал благодарность за понимание, чуткость и верность.
Недоверчивый по натуре и в силу сложившихся обстоятельств, принц мучительно искать ответы, в чём причина столь странного для аморейки поведения жены. Достойных ответов не было, кроме одного, о котором не уставала твердить сама Доротея: единственной причиной была любовь! И верно: все вокруг видели, что аморейская княжна без памяти влюблена в мятежного варварского принца. Эта тема постоянно присутствовала в пересудах, о ней говорили и в кабаках Нарбонны, и в дальних баронских замках. Сперва, разумеется, аморейку только осуждали, и принца порицали за брак с нею. Но со временем Доротея стала внушать нарбоннцам всё большую и большую симпатию, особенно простому люду, далекому от высокой политики, и особенно на фоне вызывающего поведения другой всем известной женщины, принцессы Кримхильды. Молодой Варг был всеобщим любимцем; вскоре его популярность в народе перенеслась и на Доротею; говорили, мол, у такого мужчины, как наш принц, не может быть плохой жены.
Популярность наследника и его жены, конечно же, тревожила «миссионеров». Доротея упорно отказывалась водить с ними общие дела, даже с самим послом Империи, давним соратником отца высокородным патрисом Луцием Руфином. «Миссионеры» прилежно доносили вести из Нарбонны в Темисию, предоставляя богатую пищу для размышлений Софии Юстине и Корнелию Марцеллину. Но если первая получала всё новые и новые основания для беспокойства, то второй в мыслях своих не уставал хвалить умную и старательную дочь.
Сам Варг постоянно ожидал какого-нибудь подвоха, если не от жены, так в связи с женой; ему казалось, что из каждой замочной скважины глядят лазутчики Софии Юстины; что же до Корнелия Марцеллина, Варг не сомневался: его люди тоже здесь, в Нарбонне, и не бездействуют. Острое соперничество Юстины и Марцеллина не было секретом для принца, равно как и то, что в этом соперничестве оба потомка Фортуната-Основателя уготовили нарбоннским галлам незавидную роль фишек для своей игры за власть.
– Зачем пришла? – нарочито грубо спросил он.
– Ты жив! Жив… – прошептала девушка. – Я счастлива! Скоро тебе принесут поесть.
«Странно, – подумал Варг. – Ульпин тоже говорил об этом. Они, что, сговорились?»
Доротея пошатнулась и, чтобы не упасть, вынуждена была вцепиться в прутья решетки. Варг встал, приблизился к жене, насколько позволяли ему кандалы. Даже в тусклом свете огарка он обнаружил неприятные изменения в её облике: румяное прежде лицо Доротеи теперь казалось бледным и осунувшимся, губы были серыми, а глаза запавшими, и не одни лишь слезы могли быть тому причиной…
– Что с тобой? – резко спросил он.
Девушка улыбнулась; он понял, что эта улыбка далась ей нелегко.
– Со мной – ничего, – ответила