представила, как это будет выглядеть в глазах его народа: «Проклятые амореи тайно увозят государя накануне решающей битвы!». Мятежники не могут и мечтать о таком подарке. После этого их победа станет делом времени.
И главное: по мнению врачей, счастливый результат операции относится к летальному как один к десяти. То есть, десять шансов против одного, что, погубив дело герцога, его мы не спасем.
Мне вновь пришлось стать сильной. Я размышляла, как нам пережить кончину герцога с наименьшими потерями. О том, как сама переживу смерть друга, которого я полюбила всей душой, мне думать было некогда; отныне я одна была в ответе за его страну, за дело, которому он отдал жизнь.
Троих курьеров я отправила на крейсер за подмогой. Мне нужна была центурия морской пехоты, никак не меньше. Больше – тоже опасно, это вызовет у галлов подозрения. Я надеялась, что центурия настоящих имперских легионеров составит нам надежную защиту от тысяч диких варваров. Нам – это мне, моим людям, Кримхильде и всем, кто останется нам верен после смерти Круна.
И снова жестокий удар Нецесситаты! Мои курьеры не добрались до берега. Мятежники двоих убили, а третьего курьера взяли в плен. Всё это я узнала позже.
Ближе к десяти напряжение стало нарастать. Командиры отрядов пытались пробиться к герцогу, но стража их не пропускала. Это ещё более усиливало подозрения. Нужно было что-то предпринять. Я встретилась с бароном Фальдром и от имени имперского правительства поручила ему возглавить военный поход, так как герцог болен. Фальдр выслушал приказ, отдал мне честь, вышел – и я успокоилась.
Как выяснится вскоре, я поступила самонадеянно.
Врачи позвали меня к герцогу. Рядом была Кримхильда; её он вызвал прежде. Слезы опять застлали мне глаза, и я ничего не могла с собой поделать.
Он бормотал какие-то слова… я их не слышала. Жизнь уходила из него, он уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Лишь глаза молили меня, и я нагнулась к нему. В нос мне ударил зловонный запах изо рта… он много рвал. Меня саму тошнило, но я себя переборола и выдавила ободряющую улыбку.
– Всё будет хорошо, мой друг, – сказала я.
Ну, что ещё ему могла сказать в эту минуту?
Он просипел мне в ухо, я едва разобрала:
– Благородная княгиня… София… поклянитесь мне…
Поклясться? О да, я была готова ему поклясться в чём угодно! Нет ничего священнее последней воли великого человека.
– Говорите, герцог, говорите!
– Молю вас… ради всех богов молю… пощадите! Пощадите… мою страну… моих детей…
Он так и сказал: «Моих детей»! Наверное, в тот миг моё лицо выдало мои чувства, и герцог, сделав над собой чудовищное усилие, повторил эту страшную мысль:
– Пощадите их – моих детей! Дочь… и сына!
– Варга пощадить?! – вырвалось у меня.
– Да, его! И дочь… и мою страну… не дайте ей погибнуть! Молю вас… благородная княгиня!
Видно,