землю. За спиной он слышал накрывающий, истошный, рвущий лай Цезаря.
– Сорвется! Сорвется! – кричал Филя. – Быстрее!
Вадик сходу проскользнул в щель. Филя вместе с повизгивающей Лесси уже мчался по колдобистой тропинке подальше от забора. Вадик оглянулся. Его пальто поверженным врагом валялось на бетонной дорожке около Цезаря. Наступив на него передними лапами, собака с остервенением рвала в клочья подкладку. Вадик закрыл лицо грязными, в черной земле, ладонями и зарыдал. Горько, отчаянно, надрывно.
Через два дня, на большой перемене между историей и русским, Филя, широко размахивая руками и разбрызгивая крошки недожеванного бутерброда, убеждал поникшего Вадика:
– Проверенный способ. Не ссы!
– Ты думаешь?
– Полный верняк, – бил себя в грудь Филя. – Каждый день по два кусочка докторской, и опять подружитесь. Закон природы.
Вадик с надеждой посмотрел на него.
– Только, – Филя облизнул все еще жирные после бутерброда губы, – с тебя блок Бурунди. Сам понимаешь, закон природы.
И ШУБА НОРКОВАЯ В ПОЛ
1
После затянувшихся допоздна переговоров в мэрии, традиционной сауны и подписания бумаг я сомневался, что успею на вечер встречи одноклассников. Вот почему попросил Леру, зампреда городской администрации, никому не говорить о моем приезде. Даже Жорику, ее мужу. Хотел быть сюрпризом. Как кирпич на голову. Все-таки пятнадцать лет не виделись.
В фойе школы из репродукторов гремело:
«Одноклассники, одноклассницы,
И ровесники, и друзья…»
– Когда выпускались? – полюбопытствовала шустрая девчушка-старшеклассница.
Я назвал год. Она пролистала списки, нашла нужный и спросила мою фамилию. Записав, улыбнулась:
– Ваши собираются в кабинете физики. Проводить?
– Что ты, – засмеялся я. – Сам найду.
– Через час – звонок, – сообщила она. – В актовом зале Николай Николаевич будет всех приветствовать.
– Ник Ник?!
– Ага! – кивнула девчушка.
– Послушай, – я слегка замялся. – А Маргарита Игоревна? Физичка?
Девчушка наморщила лоб:
– Валерий Львович. Евгения Матвеевна. Галина Васильевна. Нет, Маргариты Игоревны не знаю.
2
Сентябрь. Одиннадцатый класс. Звонок на урок. Нашей физички, как всегда, нет. Девчонки в коричневых платьях и черных фартуках кучкуются хомячками вокруг Лериной парты и шушукаются. Прямо под великими физиками, на которых солнечный зайчик играет в классики. Вот он зацепился за катышек, прилипший к носу Бернулли. Вот скакнул на Фарадея с повисшей на пол-лица тряпкой. Видать, семиклашки веселились. У них тоже урока не было.
Около распахнутого окна мы затягиваемся на спор кубинской «портогасиной». Затяжка – лающий кашель и едкие слезы.
– Говорю, – смеется Жорик, приглаживая пальцем пробившиеся за лето усики, – не сигареты, а смерть фашистам. Следующий!
Это