легко.
Видимо, в администрации знали о грядущих переменах по перепрофилированию этой клиники, резонно посчитав, что вреда всё равно не будет, а при реконструкции эта площадка, так или иначе, пойдёт под снос.
Но я тогда этого не знал. Выбрал поставщиков, проплатил по счетам, поставил рабочих, и спустя месяц во внутреннем дворе появилось нечто – яркое пятно среди серых стен; детям понравилось.
Делать добрые дела мне было вовсе не свойственно, и в процессе строительства я несколько раз успел пожалеть о том, что такая идея вообще пришла мне в голову.
Добрые дела стоят дорого, и я потратил большую сумму, чем первоначально рассчитывал. Но когда я увидел, как загорелись радостью глаза маленьких пациентов, мне стало несколько легче. Я понял, что деньги потрачены не зря, ведь искренняя радость стоит дороже любых денег, особенно если это радость больных детей, которых уже мало что радует.
Мы пожали с директором больницы друг другу руки, и я пошёл по этой жизни дальше наматывать свои невидимые круги…, пока один из них снова не привёл меня сюда.
Я оглянулся назад и увидел, как много было потеряно на этом пути, и ничего важного я не приобрёл взамен.
Я подошёл к незримой черте, к пресловутой точке невозврата. Я чувствовал, что стоит сделать ещё один неверный шаг – и всё, скорее всего, обратного пути уже не будет, я окончательно потеряю себя.
Случится то, что предсказывал мне Эдмунд: я окажусь в незнакомом для себя мире, где стану совсем другим человеком, забуду то, что сейчас для меня важнее всего, и стану наиболее приспособлен для выполнения неведомого мне предназначения.
Шаг – и всё…, я даже думать об этом перестану, я просто буду идти по этой жизни дальше к непонятной для меня цели, по проложенной для меня дороге, перестав быть собой.
Мне стало страшно, я не знал, что делать дальше.
Я вцепился в гриву лошадки, на которой сидел, боясь разжать руки.
Эта детская площадка во внутреннем больничном дворе казалась мне единственным безопасным местом на планете, и только оно всё ещё связывало меня с ускользающим прошлым.
Я давно уронил зонт, пижама промокла, но я этого не замечал.
Я стремительно погружался в прошлое.
Как же много я успел забыть…, но пока я находился здесь, у меня сохранялся шанс вспомнить всё…, зафиксировать в своей памяти, постараться сохранить …. И стоило поторопиться, пока мне не помешали, пока я сам могу это сделать, пока новые причинно-следственные связи не вступили в свои права.
Я погружался и погружался почти до самого дна, почти до самых истоков своей жизни, а затем начал подниматься назад. Невероятно, но я видел…1963 год, зима, маленькая комната в доме на улице Олега Кошевого. Я на детской кроватке, маленький, почти неразумный комочек жизни, которому не нужно ничего, кроме любви, который не понимает ничего, а только чувствует…. И он – я – окружён теплотой и любовью, окутан сверкающей аурой мамы и отца, и он – я – улыбается счастливой улыбкой.
– Какой