вечера: где-то запасали на утро воду из колодца, где-то подметали двор, где-то рубили дрова для печи, – выехал перед строем.
– Бойцы Красной армии! – торжественно провозгласил он, выпрямляясь в седле. – В наши ряды проникла зараза по имени мародёрство. Красноармеец Федунов был уличен в ношении чуждого нам символа – золотого крестика на цепочке, и под следствием признался, что снял его с убитого белого офицера. Красноармеец Федунов знал, что любые найденные на поле боя ценности, кроме оружия, следует сдавать по инстанции в пользу молодой Советской республики, претерпевающей жестокие муки от блокады и интервенции…
Он обвёл взглядом притихших, моментально растерявших праздничное настроение конников.
– С этой заразой я буду сражаться до последнего вздоха! А нужно будет, и с того света продолжу… За мародёрство, позорящее звание красноармейца, Игнат Федунов приговорен к расстрелу!
Он повернулся к комендантскому отделению, напротив которого понуро стоял Федунов.
– Именем революции, приговор привести в исполнение!
Федунов зажмурился и наклонил голову еще ниже, так, что подбородок упёрся в грудь.
Коломиец негромко и буднично подал команды:
– Отделение, заряжай!
Зловеще защелкали затворы, досылая в патронники желтые цилиндрики с обманчиво безобидными остроконечными конусами на концах.
– Отделение, цельсь!
Отработанным жестом винтовки были вскинуты к плечам, мушки привычно нашарили грудь приговоренного. По сложившемуся обычаю, в голову не стреляли – промахнуться легче, да и больше измажется все вокруг.
– Отделение, пли!
– Ба-бах-бах-бах! – грохнул и эхом рассыпался слаженный залп из десяти стволов. Изрешеченный и отброшенный пулями Федунов взмахнул руками и опрокинулся навзничь. Коломиец быстро подошел и произвел лишний, но необходимый по протоколу, добивающий выстрел из нагана. Все, военно-полевое правосудие свершилось!
Несколько коней, не ожидавших стрельбы посреди спокойного тихого вечера, нервно храпели, вставали на дыбы и рвались вперед.
– Тише, Леший. Стоять, Звездочка! – послышались голоса успокаивающих их конников. Семенов скомандовал, строй рассыпался и бойцы отправились к местам ночлега.
С околицы комэск с Буцановым возвращались пешком.
– Давно не было мародерства, – сказал комиссар. – Да и этот, по большому счету, на расстрел не тянул. Ну, снял с убитого беляка, никто ведь не пострадал…
Ему явно хотелось обсудить случившееся. Даже не так: хотелось, чтобы кто-то развеял его сомнения. А кто может это сделать, кроме командира?
Семенов знал, какие мысли бродят в голове вчерашнего студента, понимал, что в таких важных вопросах, как дисциплина в эскадроне, между командиром и комиссаром необходимо полное согласие – но на разговоры не оставалось сил. Нужно было ограничиться самым важным, и Семенов сказал:
– Я одно понял на этой войне, комиссар. Нужно за каждый клоповник воевать,