сей раз я в аду», – решила она, настолько конвульсивные движения невнятных существ, барахтавшихся в темноте, напомнили ей картины яростных совокуплений демонов с грешницами, которые мать Сент-Юбер из монастыря в Пуатье показывала ей в толстой книге под названием «Божественная комедия» поэта Данте Алигьери; гравюры с иллюстрациями кругов ада вызывали кошмарные сновидения у старших девочек, которых она хотела «предостеречь». С той лишь разницей, что в теперешнем аду демоны, как и ранее ангелы, говорили по-английски. Ибо, как только завершились неистовством сопения и вздохов судороги и подергивания этой белой ноги, с которой соседствовала нога явно мужская, раздался голос, сказавший на английском языке:
– Я пропала! Да и вы тоже, Гарри Бойд.
Ад, казалось, свелся к этой единственной испуганной паре, а другие угадываемые Анжеликой формы вполне могли бы означать отдыхающих в загоне коров или овец в овчарне. Устав от этого бреда, она подумала, что, чтобы положить конец пагубному абсурду, донимавшему ее странными видениями, надо попытаться подвигать веками, вот они, где и всегда; ей надо было просто-напросто поднять их, и она вложила все силы в это трудное дело, ибо веки ее налились свинцом, слиплись насмерть. И вот сквозь них проникло немного света. Она очень медленно открыла глаза, узнала полог над кроватью, вышитых шелком птиц, неотступно преследовавших ее в страданиях и в бреду.
Свет сладкий, как мед, струящийся из ночника темного стекла, озарял альков.
Звуки музыки… Это был дождь, звонко капающий за окном.
С бесконечно долгим усилием она повернула голову, чтобы не видеть больше птиц, которые начали уже расправлять шелковые крылья и готовились к полету, и увидела ангелов, на сей раз в одиночестве сидящих у ее изголовья и наблюдающих за ней. Она не удивилась. После ада это было раем. Однако рай – это не небеса, подсказал ей затуманенный рассудок, который долго не мог оставаться без дела и опять вступал в свои права.
Рай всегда на земле. Как, впрочем, и ад. Рай – это счастье на земле, это секрет, полученный от бесконечного счастья. Глядя на этих столь прекрасных существ у ее изголовья, прижавшихся друг к другу так, что их белокурые волосы переплетались в общем порыве, сближавшем их усталые головы, она поняла, что ей было ниспослано откровение, ничтожная часть того, что, казалось, приоткрылось ей, возносившейся к вечному свету.
В этот миг небесные посланцы взглянули друг на друга. Свет, лучившийся из их ясных глаз, выражал ослепительную радость, и по их тонким и таким близким очертаниям, вырисовывавшимся в золотом свете горящей лампы, она поняла, что их губы, не ведающие проклятия телесности, часто сближаются.
Буква А на их груди, багряная буква, сверкала и разрасталась до огромных размеров, образуя красное, фосфоресцирующее слово – «амур».
«Так вот оно, – сказала она себе, – это новое знамение. Я его не поняла сразу. Амур. Любовь».
Ослепившая ее правда, до этого мгновения искаженная, неполная, непризнанная, властно заявляла о себе,