только ее взгляд привык к слепящей яркости жгучего солнца, она увидела сначала негритенка в тюрбане, размахивающего опахалом, а затем заросшее светлой бородой лицо какого-то великана; это был Колен Патюрель, король рабов Мекнеса в королевстве Марокко.
Колен! Колен Патюрель!
Она так вперилась в него взглядом, боясь снова оказаться во власти галлюцинаций, что Жоффрей де Пейрак тихо сказал:
– Душа моя, вы не помните, что Колен приехал к нам в Америку и теперь он губернатор Голдсборо?
Он стоял с другой стороны постели, и она, узнав дорогие ей черты, полностью успокоилась. Она машинально подняла руки, чтобы поправить свое наспех повязанное кружевное жабо.
Он улыбнулся.
Теперь она и вправду хотела очутиться в Салеме. Здесь царил мир на земле людей доброй воли. Они наполняли комнату. В ярком солнечном свете – погода стояла в этот день прекрасная – она различила, помимо негритенка, две остроконечные пуританские шляпы, индейца с длинными косичками, обворожительную маленькую индианку, французского солдата в голубом рединготе, Адемара и множество женщин в голубых, черных, коричневых юбках, белых воротничках и чепчиках. Среди них находились три или четыре совсем юные девушки, сидящие у окна за работой; они шили, шили так, словно от их прилежания зависело, попадут они или нет на бал к прекрасному принцу.
– А… Онорина? Онорина!
– Я здесь, – раздался звонкий голосок.
И головка Онорины, эдакого бесенка с растрепанными волосами, появилась у изножья кровати, возникнув из-под стеганого одеяла, под которым она пряталась все это время.
– А…
Ее утомленное сердце затрепетало от тягостного воспоминания. Две розочки в корзинке.
– Но… новорожденные?
– С ними все хорошо.
Материнские заботы вихрем закружились в ее звенящей голове. Надо кормить? Что с молоком? От лихорадки оно, должно быть, иссякло или же стало совсем для них непригодным.
Догадываясь о ее волнении, все присутствовавшие наперебой принялись объяснять ей что-то, успокаивать, затем, как по команде, смолкли, не желая оглушать нестройным хором своих голосов.
Мало-помалу отрывочными высказываниями и отдельными репликами ее осторожно ввели в курс дела. Да, ее молоко иссякло, но это и хорошо, ибо, если бы к охватившей ее лихорадке добавилось воспаление молочных желез… О! Слава Пречистой Деве!
Нет, дети не пострадают. Им нашли хороших кормилиц. Одна жена Адемара, дородная Йоланда, вовремя подоспевшая со своим шестимесячным крепышом, другая – сноха Шаплея.
– Как сноха Шаплея?
Постепенно ей все объяснили. Ей не следует переутомляться, нужно думать лишь о том, как восстановить силы. Последовательность событий становилась яснее. Ей хотелось бы знать, как Шаплей… И что за негритенок?
Но она была еще слишком утомлена.
– Я бы хотела увидеть солнце, – сказала она.
Две сильные руки: Жоффрея – с одной стороны, Колена – с другой – помогли ей сесть, облокотиться на подушки, поддерживали ее. Все расступились, чтобы она могла видеть свет, потоками врывавшийся в широко распахнутое окно. Это