с жителями Голдсборо, но и с остальным миром. Почту из Европы доставляли туда морским путем, и в зависимости от поступавших из Французского залива новостей Жоффрей де Пейрак периодически планировал какую-нибудь поездку. Летом морские сообщения были очень интенсивными.
В этом году графу пришлось отправиться в Нью-Йорк, и, таким образом, он мог посетить по пути самые крупные поселения Новой Англии, раскинувшиеся по всему побережью от Нью-Йорка до Портленда, заехать в Бостон, Салем и Портсмут, где у графа были друзья и деловые интересы. Анжелика захотела поехать с ним. Она давно решила, что отныне не нарушит тайного, данного себе обещания никуда больше не отпускать Жоффрея одного, и убедила мужа, что ей совершенно необходимо увидеться с другом, знахарем Джорджем Шаплеем, англичанином, жившим около Каско, чтобы посоветоваться с ним о разных вещах и запастись снадобьями, в том числе закончившимся у нее корнем мандрагоры, нужным для изготовления «обезболивающей губки». В любом случае, заключила она, ей хотелось повидаться с Шаплеем до родов, поскольку у него в зимнем домике на косе Макуа есть книги по медицине, самые умные в мире, и ей надо их посмотреть.
Пока «Радуга», прекрасный корабль водоизмещением свыше тридцати тонн, недавно вышедший из доков Салема, мчался к югу, прямо к устью Гудзона, Шаплею отправили сообщение и назначили на начало сентября встречу в Салеме. Рождения ребенка ожидали в конце октября, поэтому «Радуга» и весь небольшой флот Пейрака могли спокойно добраться до Голдсборо, где планировались роды.
Затем, в зависимости от погоды и возможных ранних заморозков, новорожденный – маленький граф или маленькая графиня – должен был отправиться в свое первое путешествие по этому миру: к истокам Кеннебека, в их далекое поместье Вапассу, чтобы провести там свою первую зиму; по крайней мере, Анжелика на это рассчитывала. Несмотря на то что всякий раз, встречаясь со своими друзьями из Голдсборо, она испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие, Анжелика все же предпочитала уединенно жить в глубине материка, а не на побережье.
И сегодня, как никогда, ей не хватало свежего и живительного воздуха Мэна.
Влажная жара побережья, которая делалась удушающей, стоило лишь отдалиться от моря, давила на нее. Порой она едва переводила дух. Внезапно она почувствовала липкий страх. Только что ей было так хорошо, она парила в облаках, настоящее и будущее казались ей удивительно светлыми, и вот страхи опять подобрались к ней, омрачили ее радость, как будто кораблик ее счастья опрокинула высокая волна, неожиданно поднявшаяся со дна моря. Страх перерос в панику.
Анжелика почувствовала себя слабой, ее охватило беспокойство, знакомое всем матерям, чья плоть связана с иной, хрупкой плотью. Она несла ответственность за этого ребенка, ответственность за те несчастья, которые могли обрушиться на него, которые, может быть, уже его поджидали, а она ничего не могла с ними поделать. Ибо ее дитя счастья было под угрозой.
Может быть, ее боль была лишь предвестницей неведомой опасности,