Но на хоккее, уставшие от бурного времяпровождения, они заснули мертвым сном и проснулись только в самом конце, когда недовольная публика со свистом и гомоном покидала трибуны.
То было золотое время, начало застоя. В гостиничных буфетах еще водились грибочки-маслята и холодец, жюльены, финский сервелат, красная-черная икра и почти заморская, – из Болгарии и Молдавии – вкуснейшие пирожные к чаю и маленькие тортики, которые тут же нарезали и ели; в кафе «Московское» на улице Горького – правда, чтобы войти, нужно было отстоять часовую очередь – за смешные деньги подавали необыкновенное мороженое огромными порциями, украшенными так красиво, что жалко было прикоснуться и нарушить первозданную красоту; в кафе на Пушкинской площади, наискосок от нынешнего, попавшего под контрсанкции «Макдональдса», рядом с Домом актера кормили перепелиными яйцами, но больше всего запомнилось Леониду кафе «Охотник» на Маяковке. Как-то они с Валечкой заказали три блюда, но закуска оказалась настолько обильной, что они одолели ее с трудом и лишь едва-едва прикоснулись к первому.
Лет пятнадцать спустя – уже при Андропове или Черненко, – Леонид с Валечкой отправились с сыном Сашей по «местам боевой славы», куда их влекла ностальгия, но воспоминания оказались совершенно испорчены: все было совершенно не то – приборы не меняли, скатерти не первой свежести, а порции настолько малы, что ушли совершенно голодные.
Кафе «Московское» посетили уже в новое время, ровно четверть века спустя. Зал оказался совершенно пуст, лишь за одним столом сидела случайная, явно не московская парочка, видно, не слишком богатая и в полной растерянности героически тратила деньги. Цены были настолько кусачие, что пришлось ограничиться бокалом вина.
Это была уже другая Москва, новорусская, шальная, бандитская, ельцинская. А в той, прежней, просыпаясь от живого боя курантов по утрам и видя Кремль за окном, за Большим Москворецким мостом – старинные башни с рубиновыми звездами в самом сердце великой страны, где словно оживала история – в той Москве, величественной и прекрасной, восьмисотлетней, Лёня мечтал жить. И Валечка тоже. Москва была как огромный магнит: с театрами, с Ленинской библиотекой, Третьяковкой, с Музеем Пушкина, с десятками институтов, с манящими перспективами, город мечты, город любви.
Лёня даже не подозревал, что осуществление его мечты так близко…
В те каникулы в Москве, в номере гостиницы «Бухарест» – там ныне пятизвездочный недоступный «Балчуг» – Лёня сделал Валечке предложение, и их губы слились в поцелуе – надолго, навсегда…
Потом они отправились в буфет – отметить. Лёня набрал кучу закусок, они пили вино, произносили тосты, шептали нежные слова, целовались, любуясь, смотрели друг на друга, словно видели в тот день впервые – о, как красива была Валечка в ореоле нежной своей женственности, как притягательна – он умирал от восторга и от гордости первой