управишься. Все, сынок, ты будешь императором!
– Да мне плевать на твою обезьянью империю, – засмеялся он, и гром опять глухо заворчал вверху, уже беззлобно. – Не хочу я, противно! Мне здесь все противно, все, понимаешь? Я тут петь не хочу… Здесь уже давно нет ничего такого, ради чего стоит поднимать из руин все остальное. Здесь уже даже стихов тысячу лет никто не придумывает. Здесь никто не знает слов «астронавигация» и «генетика»…Да здесь никто даже не понимает слов «свет» или «душа»! А люди… Храмы пусты, священники преступны… Вы отреклись от правды, вы… хуже язычников… Вон на морях галеры с рабами, а на улицах сироты продают себя за кусок хлеба. Рабы и калеки не придумают… хотя бы парусники. Тут – реликтовый этнос, тупиковая ветвь. Вымирающий. Все в прошлом. Некрополь, а не мир. А я… Я – будущее. Я хочу парусники. И огромные небесные корабли. И кормщиков с мудрыми и веселыми глазами – совсем других, чем все эти бойцы, ростовщики, пьяницы и воры. Да я много чего хочу. Новую землю, где обитает правда. Целую галактику. Где-нибудь очень далеко отсюда.
– Ты… Но ты – мой сын!
– Это позор – быть твоим сыном.
Мир залила тишина и тьма, кажется, даже черные тучи перестали клубиться и замерли.
– Ты терзаешь мне сердце.
– А оно у тебя есть? Я же видел твою землю! Если б ты только мог посмотреть моими глазами!
– Останься, пожалуйста, останься! Ведь ты… Ты последняя надежда! Хотя ты Дракон, но твой свет еще может спасти и тебя самого, и нас…
– Нет. Тут мертвые звезды!
– Останься, умоляю тебя!
– Нет.
– Хотя бы выслушай!
– Нет.
– Ты – предатель!
– Ты тоже.
– Да будь ты проклят, если уйдешь! Чтоб ты не дожил до юности, Дракон! Ты тоже подохнешь!
Он засмеялся и ушел оттуда навсегда. Он уже тогда обладал большей силой, чем окружающие могли вообразить, и – огромной гордыней. Обладал голосом, которого слушался свет. Обладал будущим. Но он был маленьким. Слишком гордым и глупым, чтоб все-таки понять того старика. Ушел и даже не выслушал. С ликованием ушел. Забыл, что надо прощать и нести тяготы друг друга… И почитать родителей… Сожалел только об одном – слишком мало знал еще о том, как мир устроен, мало книжек старых прочитал. Но они с Ние верили, что сумеют сами разобраться. Разобрались.
Во всем разобрались, всему научились, кроме одного – как выжить после отцовских проклятий.
Он очнулся, будто выплыл из темно-синей глубины на горькой волне той глупой изначальной уверенности в своих силах и в правоте. Если б только вернуться… Смог бы он там хоть что-то? Как спасти умирающий мир? Храмовый нижний зал, тишина, родное место, никакого града и молний, Ярун рядом. Сам он лежит, как улегся, клубком на теплом каменном полу, только Ярун подсунул ему под голову свою свернутую куртку… Душа занялась черным страшным пламенем горя, скорчилась – и Сташка вдруг заревел, заревел в голос, горше горького, захлебываясь ручьем хлынувшими, горячими, горькими, горючими слезами, вскочил – Ярун