моря» Виктора Гюго. Живой, светлый ум батюшки все время старался увидеть мир глазами других людей.
Позднее, когда батюшка служил уже настоятелем Свято-Духовской церкви в Смолино, он как послушание благословлял своим духовным чадам чтение книг писателей-классиков. Одна духовная дочь отца Григория, Любовь, рассказывала, что получила однажды от батюшки благословение читать книги Виктора Гюго. Прочитав шесть томов из полного собрания сочинений писателя, она остановилась на чтении трагического произведения «Валентин и Валентина» и, потрясенная событиями, описанными в романе, пришла к батюшке со словами: «Все, больше читать не могу…». Отец Григорий, внимательно взглянув на Любовь, тихим голосом сказал: «А больше и не надо…». Так сбывались слова батюшки, записанные им в духовном дневнике: «Большое дело – давать читать с размышлением. В этом секрет подхода к душе. А непродуманно дать чтение – это просто забросать книгами, не сообразуясь с наклонностью человека. Когда от книги прочитанной осталось впечатление, это значит – попал в цель, а если не так, то считай свой заряд пропавшим».
Чувство одиночества на чужбине, нередко подкрадывающееся уныние и тягостные раздумья облегчала только молитва. Очень часто отец Григорий думал о своих родных: о любимой супруге, о дочке, которая росла без него. Он не слышал ее детского лепета, не видел ее первых неуверенных шагов и успехов в музыке, которые она имела благодаря героическим усилиям своей мамы Нины Сергеевны. Все было без него. Что ж, видно, так угодно Господу… Болело сердце об отце – архимандрите Ардалионе. Из писем жены, читая их «между строк», он смог понять, что связи с отцом совершенно оборваны. «Где же ты, мой дорогой друг, отец, наставник и учитель? Вряд ли стальные челюсти ГУЛАГа пощадили тебя!». Где отец матушки Нины, протоиерей Сергий? Где все, столь любимые и дорогие сердцу люди, сгинувшие в пучине 1937 года?
Последние годы отец Григорий почему-то особенно остро вспоминал свое короткое и трагическое знакомство с покойным отцом Алексием, его напарником по шахте. Для себя он четко решил, что если Господь сподобит его вернуться домой, то свою дальнейшую жизнь он посвятит служению Богу и Церкви. Это был и завет отца Алексия, и обет Богу, данный заключенным Григорием Пономаревым во время пребывания в бараке смертников. Впрочем, даже если бы не эти страшные и мучительные события лагерной жизни, то отец Григорий все равно посвятил бы себя служению Церкви, для которого он был уготован с детства.
Воспоминания об отце Алексии подолгу тревожили его душу. Работая в системе Дальстроя, он неплохо знал окружающие места. Знал и расположение своей бывшей зоны, и места захоронения умерших узников. Места эти, собственно говоря, и «захоронением» назвать-то было нельзя. Это были огромные котлованы, вырытые во время короткого северного лета. В течение всего остального года они заполнялись телами умерших. По мере наполнения котлована трупами они слегка прикапывались землей, и то не из соображений человечности и гуманности, а по необходимости