его деньги, все они – сплошная мелочь. Брэди сердито таращится на него, а этот человек хихикает, как будто только что примерил шляпу своего папочки.
– Убирайся отсюда к чертовой матери, – говорит Брэди, и мужчина безропотно скользит обратно, на свое прежнее место.
Выйдя из ресторана, Мануэль шагает по Краун-стрит. Он много выпил, и его ноги двигаются быстрее, чем он намерен идти. Он ныряет вперед, на следующем шаге восстанавливает равновесие, потом его качает в сторону реки. Он чувствует себя так, будто бежит, но он не бежит. Он просто делает длинные шаги, вот и всё.
Но высокий Уотт без усилий догоняет его и спрашивает его, куда он.
Мануэль понимает, что не может говорить. Он выдавливает:
– Фуууф, – и, шатаясь, идет дальше по тротуару.
Они в Горбалзе, на главной улице с церквями, магазинами и ветхими, осыпающимися многоквартирными домами, понастроенными везде и всюду. В стороне от дороги стоит огромная частная школа Хатчесона[28].
Они замедляют шаги и останавливаются. Оба совершенно внезапно чувствуют невероятную усталость. Мануэль видит себя и Уотта как будто со стороны. Двое пьяных, плетущихся по Краун-стрит. На улице тихо, потому что еще не настало время закрытия заведений. Они плетутся: маленький пьяный, большой пьяный. Нуждающийся в деньгах, имеющий деньги. Знающий кое-что, желающий это узнать.
– Дай мне денег! – выпаливает Мануэль.
Уотт размышляет над его просьбой, поднимает руки и вздыхает.
– У меня нет денег.
Мануэль показывает на реку, на другой ее берег, вдаль.
– Где-то же есть?
Уотт качает большой головой и говорит:
– Нетнетнетнет.
Но деньги у него есть. Они оба знают, что есть.
– Револьвер есть?
– Есть. И я его достану.
Мануэль вытряхивает из пачки две сигареты, дает одну Уотту, чиркает спичкой. Они не торопятся – никакой спешки, – пытаясь подхватить огонек. На это уходит некоторое время.
Затем задумчиво курят.
Морозно. Холод просачивается сквозь согревшиеся в баре подошвы их обуви, ползет вверх по икрам. Они плотнее закутываются в куртки.
Уотт смотрит на Хатчесон, привилегированную школу, которой уже сто лет. Он тепло улыбается ей, и Мануэль спрашивает:
– Что? Ты в нее ходил?
Уотт говорит, что не ходил, но, польщенный, улыбается и выпрямляет спину. Он смотрит на стену рядом с собой. Это черный многоквартирный дом, и камень крошится. Песок и куски мягкого камня рассыпались по тротуару, как будто кто-то пинками вышиб их из стены. На мягкой поверхности нацарапаны слоганы банд и граффити.
– Это? – Уотт поворачивается и широко обводит рукой панораму улицы. – Этого нет. Ничего этого нет. Большие деньги.
Мануэль кивает:
– Все это будут сносить.
– По-настоящему большие деньги! – Уотт издает пренебрежительный звук своим толстым желтым языком. – Пффффф. Десять лет. И ничего этого нет.
Он видит, что Мануэля не интересуют махинации с застройкой. А зря. Они будут стоить ему жизни. Когда