о своей любви. Закончив, он перечитал сонет. Это было плохо, очень плохо, но это было свое.
Подписавшись: «Tе amo», он запечатал конверт.
Степан вытащил шлюпку на белый песок. Над морем вставал рассвет. С прошлого года здесь ничего не изменилось. Что бы ни происходило в большом мире, остров оставался таким же безлюдным.
Вымыв руки в ручье, он пошел вглубь леса. Хижина была крепкой, топором он владел на совесть. Ему казалось, что внутри пахнет Беллой, цветами в летнем солнце, но это был только мираж.
Опустившись на земляной пол, он закрыл глаза. Степан опять пожалел, что разучился плакать с того времени, когда держал ее, умирающую, в объятьях.
Отложив книгу, Петя прислушался. Сквозь раскрытые ставни доносился грустный звук виуэлы. В порту стояла тишина. Послеполуденная жара спустилась на Порт-Рояль, женский голос звучал одиноко, словно не было больше никого на целом свете:
Descansa en el fondo del mar, verdes como los ojos.
Su nombre era Isabel, ella muria por amor.
Бросив на стол монеты, Петя спустился к берегу. Не было сил не думать о ней, бывшей так далеко, за океаном, за просторами земли. Он пропустил меж пальцев напоенный солнцем песок:
– Та, что умерла из-за любви, – Петя помотал головой: «Не позволю».
Вечером труп ее мужа выбросили в море. Белла отвернулась: «Не сейчас». Степан ждал ее три года, но увидев горький огонь в зеленых глазах, кивнул: «Оставайся здесь. Я пойду на палубу».
Отстояв ночные вахты, на рассвете он уложил вещи.
– Я и не знала, что бывает такое счастье, – сказала Белла, сидя в шлюпке. В ее взгляде Степан все равно заметил боль.
Стоя на пороге маленькой хижины, Белла повернулась к нему. Опустив голову, девушка проговорила: «Ты должен все знать. Прежде чем…»
В свете костра на ее щеках блестели слезы. Они долго молчали. Наконец посмев прикоснуться к ней, Степан взял нежную руку: «Прости меня».
– Я ненавидела это… – Белла не договорила, Ворон увидел ярость в ее взгляде.
– Я не хотела, чтобы ты взял меня такой, – ее рот дернулся, – с плодом насилия. И я знала, что если он родится, я буду всю жизнь смотреть на него и видеть его отца!
Повернувшись спиной к Степану, она рванула платье. Шелк затрещал, его ослепило белое сияние узкой спины, с заживающими рубцами от плети.
– Белла, – он был не в силах заключить ее в объятья: «Я должен был забрать тебя три года назад. Ничего этого бы не случилось. Прости, любимая».
Она уронила голову в руки: «Я молилась, Ворон, чтобы выкинуть. Это грех, но я молилась Мадонне и всем святым. Они меня услышали, только, – Белла вздохнула, – не сразу. Не хочу об этом вспоминать».
Той московской осенью, Степан просыпался каждую ночь от криков сестры, словно стонал подранок, прося смерти.
– Не надо, – он положил руки ей на плечи: «Все кончилось, Белла. Теперь я всегда буду с тобой».
– Я вся твоя, – она провела сухими губами по его щеке: «Ведь ты такой один, Ворон».
Он, еле сдерживаясь, попросил: «Пойдем».
Утром