Люсиного ухажёра, грузчика с товарного двора. Он всё это время пил и не выходил на работу, а так как запои среди грузчиков не были редкостью, то никто не обратил внимания. Когда его протрезвили, он во всём сознался и позднее, на суде, с готовностью повторил свои показания: он очень любил Люську… гм… гражданку Диденко, а она его променяла на этого хлюпика… извиняюсь, гражданин судья… на потерпевшего. Всё им попрекала: Пётр Андреич то, Пётр Андреич сё; все уши прожужжала, какой он замечательный. А потом ещё взяла и сватов прогнала! Ну, и… не выдержал я. Да не было у меня никакого преступного намерения. Просто увидел его возле вокзала и хотел поговорить, как мужик с мужиком…
Преступление квалифицировали как убийство в состоянии аффекта и грузчику дали шесть лет.
Валя медленно привыкала жить без Петьки. Единственной отрадой был сын – его частичка, и всю свою нерастраченную любовь она отдавала теперь ему. Михалыч тоже обожал внука, но был строг и журил дочку, что она балует пацана. Старик, как мог, старался заменить ему отца – хлопцу нужна мужская рука! Борька рос умненьким (Михалыч даже считал, что чересчур) и непоседливым, но после похорон отца в нём как будто что-то сбилось, и временами он замыкался в себе – сидел без дела в своём любимом углу в родительской спальне, теребя в руках какую-нибудь пустяковину, и на все вопросы только сопел, не поднимая головы. «По батьке тоскует», – вздыхал Михалыч и, наверное, был прав. Такой приступ «молчанки» мог продолжаться весь день или даже два – в садике было то же самое: Борька сидел в стороне от остальных ребятишек и никак не реагировал на вопросы обеспокоенных воспитателей. Вскоре к этому привыкли и стали оставлять мальчика в покое. Просто Валя, приводя сынишку, предупреждала воспитательницу: «Мы опять в молчанку играем, уж извините!» Педагоги относились с пониманием и жалели ребёнка, но как ему помочь – не знали, о детских психологах тогда ещё и не слыхивали. После этих приступов Борька становился буйным, словно навёрстывал упущенное, и следующие несколько дней с ним было трудно совладать. Бог знает, что творилось в этой белобрысой башке, но выход был один – переждать бурю: перечить ему в это время было бесполезно. Валя знала, что пройдёт день-другой, и её сын проснётся таким, как прежде – ласковым, светлым мальчиком, совсем как его отец. Она до боли в сердце любила Борьку и первое время после смерти мужа отчаянно баловала его, пока однажды Катя не воскликнула:
– Остановись, Валя! Что ты делаешь?!
– Я знаю, Кать. Но мне так его жалко! Он очень любил отца…
– Подумай вот о чём: ты же испортишь ему жизнь! Он привыкнет, что дома предупреждают любое его желание, и станет ждать этого от остальных. А ведь никто больше не станет так потакать ему, как ты. И знаешь, что тогда произойдёт? Он станет озлобленным эгоистом, несчастным человеком! Изгоем!
После этого Валя, доверявшая суждениям подруги, старалась держать себя в руках. Но мальчик, как и все дети, уже успел нащупать слабину матери и иногда всё же пользовался ею.
Со временем