работы ему совсем не хотелось домой – напротив, настроение располагало к променаду. Он неторопливо двинулся по любимому проспекту, и свежий ветер с реки ласково трепал его за волосы, а солнце на золотистых куполах улыбалось всеми лучами, от души желая ему приятной прогулки.
По пути он купил мороженое в стаканчике из вафли, медленно, с предвкушением его развернул и потом не кусал, а только слизывал его освежающую сладость. Когда проспект закончился бликами на спокойных и сильных глянцевых волнах, от стаканчика осталось лишь несколько сливочных капель на пальцах. Он хотел почувствовать себя ребёнком, которому мама запрещает облизывать грязные руки, но точно так же, как его фланирующий шаг упёрся в гранитный парапет, упёрлись мысли в семейные проблемы.
Он понимал, что чувства изменились. Любовь к жене если и оставалась ещё в сердце, то лишь как осколок стекла в сердце Кая из сказки о Снежной Королеве. Ситуация назрела, и пришла пора радикальных, хирургических действий мер, но – как? Как до этого дошло? Как он, такой влюбчивый и необязательный, сумел однажды полюбить так, что, казалось, и жизни не хватит, чтобы в этой любви изъясниться? Тогда, стоя перед работником загса, Он не лгал – Он действительно чувствовал в себе силы на борьбу до самого гроба. А теперь… Она по-прежнему старалась быть для него самой лучшей, но его силы, как видно, уже были не те…"
12 марта, среда
Читаю Раневскую, как псих влюблённый – то есть, неотрывно. Почему, когда она говорит, что "Анна Каренина" в балете это пошлость, с ней большинство согласится, а остальные хотя бы задумаются, но когда я то же самое вслух произнесу, то большинство покрутит у виска пальцем, а остальные бросят небрежно: "Самый умный?" Авторитет – вот в чём дело. Вес мнения, которого у меня недостаток. И на рупора эпохи я не претендую, и на голос поколения едва ли сгожусь. Но молча тоже не могу смотреть на то, как образ бандита стал романтичным и культивируется киношной индустрией среди нестойкой психики подростков под видом Героя Нашего Времени (да не потревожу я прах Михаила Юрьевича8).
Печально, что, велением современной реформы языка, "кофе" вдруг сделался среднего рода, а эмансипация довела женщин до мужского.
Прискорбно, что бутылка пива стала для девушек таким же атрибутом прогулки, как некогда для барышень зонтик.
Раздражает, что мерилом успеха выступает количество пройденных, продавленных голов.
Немыслимо, что в наши дни вдруг снова возможна купля-продажа людей.
Коробит, что ходьба по набережной превратилась в эквилибристику между соплями, мочой и блевотиной.
Дамская сумочка, этот всего лишь элемент туалета, стоимостью в годовой доход учительской семьи кажется мне совершенно неприличным.
Пять детских жизней, спасённых операцией по пересадке косного мозга, эквивалентны стоимости часов с золотым браслетом. Без комментариев.
И, конечно, меня удручает, что обвинение человека в бесчестии не воспринимается теперь как