неё и тоже молчал. Молчал оттого, что мне совершенно нечем было её утешить. И приглашённые вокруг – молчали. Без звуков, без движений ждали, во что выльется наша с ней встречная бледная монументальность. Если и бывает ещё тише, то после смерти.
Ассоциация с кончиной прилипла к сознанию, точно стафилококк на кожу, и превратила забавный сон в кошмарный. Не без доли брезгливости я ощутил, как, повинуясь второму закону Ньютона, со лба, превозмогая рельеф лицевого устройства, к моему подножию устремились борзые капельки пота.
Известно, что при определённых обстоятельствах молчание – золото. Не уверен, входит ли сновидение в число таких обстоятельств, однако наше упрямое безмолвие явно принадлежало к чему-то ценному и постепенно материализовалось в свадебные подарки. Я пригляделся: все они были на моё имя. Но распаковывать их бросился почему-то женишок в аксельбантах. Делал он это второпях – некрасиво, жадно и тоже почему-то молча.
И пока мы с усатой девственницей бестолково молчали друг на друга, её суженый неловкими руками расстроил механизмы всего, что должно было работать, грубой челюстью надкусил всё, что можно было съесть. Помню, я был против его такого поведения. Факт с подарками причинил мне, впечатлительному, желчное расстройство. Молодая же, будто ни при чём, вовсе утаилась под сенью чёрного надгубного боа, разросшегося пуще пальмовых ветвей.
Страшный сон длился недолго. Но за каких-нибудь пять–шесть минут подо мной на простыни успело скопиться граммов двести убедительной солёной влаги.
А потом на меня напала голодная муха, и я проснулся. Подумал о том, что с четверга на пятницу сны, как говорят, сбываются, и с тягостным чувством вслух пропел: "Мне приснилась женщина с усами".
23 марта, воскресенье
Толоконников подарил мне коробку швейцарского шоколаду. Срок его годности истёк ещё два года назад, и пусть теперь задница расчёсана в кровь расчесал, зато сколько углеводного питания для мозга! Даже почувствовал, что начал умнеть. Сначала обрадовался, думаю: ого!.. А потом то здесь решу какую-то загадку, то там на что-то откроются глаза.
И тут понеслось.
Микки? – Маус. Джон Бон? – Джови! Да здравствует мыло? – Душистое! Ху из он дьюти? – Тудэй!..
Вернулся с работы, сел за яичницу, взял в руку вилку, взял в руку нож. Хм, а всё-таки, если откровенно, если без дураков, Ландон из зе кэпитал оф Грейт Британ или не из зе кэпитал оф Грейт Британ?.. Внезапно явилось озарение. Я осознал причину своей асоциальности. Почему мне, если и хочется поговорить с кем-то, то скорее с лошадьми, как делает Ира, нежели с людьми, как это делал Женька. Ухватил причину за кончик, потянул её, как ниточку, а вытащил клубок. Даже не клубок, а целую обмотку, укатавшую меня, словно кокон. Это значит, что процесс пошёл. Что я перерождаюсь. Но, блин, не в бабочку! А в мерзкую, ядовитую гусеницу с вонючей утробой.
Это значит, что в жизни настала пора что-то менять. Кардинально и срочно. И начать лучше с главного, а главное в наше время – это работа. Думаю, что не особо от этого потеряю, поскольку, во-первых, работа и