матушка и не была к нам очень внимательна, она сразу заметила красные, заплаканные глаза Саши.
Няня объяснила, что мы были в гостях у священника, который обещал помочь Саше в ее ученье.
Но тут вмешалась сама сестра. С трудом, глотая слезы, она начала выговаривать матери, что та не думает о ее образовании. Поэтому, говорила Саша, ей пришлось обратиться к священнику, который растолковал ей лишь несколько арифметических задач. Когда же она стала просить его объяснить ей что-то другое, он отвечал, что девочке вовсе не надо знать столько, что она и без того уже слишком много знает и что над учеными женщинами смеются. При этом Саша добавила, что Андрюша тоже смеется над ее ученьем и называет ее «синим чулком».
– Андрюша – шалопай, а поп – дурак! – перебила ее матушка. – Чем больше будешь знать, тем больше будешь денег получать… Ведь тебе весь век придется ходить в гувернантках.
Больше матушка ничего не сказала. Она не рассердилась на сестру за ее упреки. Весь остаток пути мы ехали молча. Матушка крепко задумалась над чем-то, и няня по ее молчанию поняла, что настала удобная минута. Как только мы вышли из карафашки, няня заговорила с матушкой и передала ей совет священника обратиться за помощью к ее братьям.
Матушка остановилась как вкопанная. Эта мысль не приходила ей в голову. Она ни разу ни к кому не обращалась за помощью. Нелегко ей было решиться на это и сейчас. Няня сразу поняла сомнения матушки. Ничуть не смущаясь, она стала указывать ей на то, что Саша худеет и бледнеет от тоски, что она совсем изменилась, что у нее портится здоровье.
И в ответ не то на нянины убеждения, не то на свои мысли матушка, вдруг усмехнувшись, сказала:
– Что за спесь, коли нечего есть!
И тотчас же, не теряя ни минуты, удалилась к себе в комнату.
В этот же день няня, дрожа от радости и волнения, отправляла письмо в Петербург. Саше решено было ничего не рассказывать.
Пока где-то далеко за пределами нашего поместья решалась Сашина участь, жизнь в деревне шла своим чередом. Дела и заботы целиком поглотили матушку. Стараясь как можно лучше наладить хозяйство, она то и дело наводила новые порядки.
Прежде всего матушка твердо решила уничтожить все «барские затеи», из-за которых, по ее мнению, произошло разорение. Она продала все наши экипажи, кроме карафашки и простых саней. Вместе с экипажами были проданы и наши выездные лошади. Теперь, если нам случалось куда-нибудь ехать, мы пользовались рабочей лошадью и карафашкой.
Матушка сильно сократила число наших слуг. Для дома она оставила только кухарку и горничную. Большинство дворовых, знавших какое-нибудь ремесло, было отпущено на оброк. Другим матушка отпустила землю, и они превратились в крестьян-хлебопашцев. Матушка объясняла, что теперь, когда семья ее так уменьшилась, ей незачем держать «ораву» людей для домашних услуг. Она говорила, что не может их кормить «даром» и заставит каждого работать и приносить ей пользу.
Но