ты изменяешь себе ради эффектной фразы.
– Возможно, – охотно согласился Паттерсон.
Он потягивал напиток, глядя на лодку, плывущую вдали от берега среди солнечных бликов.
– Люди всегда просят докторов сказать им правду, – произнес он. – А когда они выслушивают ее… слишком многие жалеют о своей просьбе, Оливер.
– Скажи мне, Сэм, – обратился Оливер к другу, – ты всегда говоришь правду, когда тебя просят?
– Редко. Я придерживаюсь другого принципа.
– Какого?
– Принципа щадящей целительной лжи, – пояснил Паттерсон.
– Я не верю в существование целительной лжи, – возразил Оливер.
– Ты же северянин, – сказал, улыбнувшись, Паттерсон. – Не забывай, я родом из Виргинии.
– Ты не более виргинец, чем я.
– Положим, – сказал Паттерсон, – мой отец родом из Виргинии. Это накладывает отпечаток.
– Где бы ни родился твой отец, – сказал Оливер, – иногда ты должен говорить правду, Сэм.
– Согласен.
– В каких случаях?
– Когда, по моему мнению, люди в состоянии ее вынести, – шутливо произнес Паттерсон.
– Тони может вынести правду, – сказал Оливер, – у него хватит мужества.
Паттерсон кивнул.
– Да, это верно. Ему ведь уже тринадцать.
Он немного отпил из бокала и поднял его, разглядывая на свет.
– А как насчет Люси? – спросил он.
– О ней не беспокойся, – уверенно сказал Оливер.
– Она того же мнения, что и ты? – поинтересовался Паттерсон.
– Нет.
Оливер сделал нетерпеливый жест.
– Ее бы воля, парень дожил бы до тридцати лет, считая, что детей находят в капусте, что люди никогда не умирают, а конституция гарантирует Энтони Крауну пожизненное всеобщее обожание.
Паттерсон усмехнулся.
– Ты вот улыбаешься, – сказал Оливер. – Пока у человека не родится сын, он полагает, что должен только выкормить его и дать образование. А потом оказывается, что надо ежечасно сражаться за его бессмертную душу.
– Тебе бы завести еще нескольких. Тогда бы дискуссия шла более мирно.
– Что ж, других детей у нас нет, – спокойно сказал Оливер. – Ты поговоришь с Тони или нет?
– Почему бы тебе самому не побеседовать с ним?
– Я хочу, чтобы это прозвучало официально, – ответил Оливер. – Чтобы он услышал из авторитетных уст приговор, не смягченный любовью.
– Не смягченный любовью, – тихо повторил Паттерсон, думая: «Странный человек Оливер. Я не знаю никого, кто бы так выразился – не смягченный любовью. Приговор из авторитетных уст: “Мой мальчик, не надейся дожить до глубокой старости”». – Хорошо, Оливер. Под твою ответственность.
– Под мою ответственность, – сказал Оливер.
– Мистер Краун?
Оливер повернул голову. К лужайке со стороны дома подошел молодой человек.
– Да, – сказал Оливер.
Юноша остановился перед мужчинами.
– Я – Джеф Баннер, – представился он. – Меня направил