темы, как я им дал пизды. Зачем.
– Слушай, а теперь по чесноку, – и он опять хлещет алкоголь, запрокинув голову, и снова смотрит мне в зрачки, так что становится страшно. Его зрачки большие. Потом ясно и чётко произносит:
– Неужели же ты не хотел бы, чтобы на тебя напали и тебя изнасиловали?
– Мне нечего сказать.
Визави опять повторяет:
– Неужели ты не хотел бы? Чтобы тебя изнасиловали? Может, понарошку, но изнасиловали бы?
– Нет, – говорю. – И понарошку не хотел бы.
– Значит, ты не знаешь?
– Нет, – отвечаю. – Не знаю. Знаю только, что мне этих шуток и даром не надо.
– Парк «Аркадия» – место наших ролевых игр. У тебя вид был такой гейский. Или мне показалось, что ты из тех, которые сюда приходят, чтобы стать геями. Пройти посвящение. Хотят, чтобы их понарошку, но изнасиловали бы. Есть среди нас и такие. А у тебя в левой руке была газета. Это условный знак.
– Нет, – говорю.
– Что нет?
– В левой руке не могла быть. Левая у меня болит. От работы на компе, – привычно вру. – Так что в левой я временно ничего не ношу. Запястье. Вот здесь. Суставы.
– Ты? – Гунтарс смотрит мне в глаза с непонятным посылом. – А ты знаешь, что я тебя люблю? Я в тебя влюбился! Ты знаешь?
– Я очень рад, – говорю, – но, братан, это не для меня.
– Что не для тебя?
– Я гетеросексуален. Я не гей.
– Ах, ты не гей, – разочарованно трёт голову Гунтарс. – Лучше бы ты был гей. Но почему, почему?
Молчу.
– А давай мы с тобой будем дружить!
Молчу.
– А давай мы с тобой будем встречаться!
Молчу. И мы оба знаем что-то, что не можем выговорить в слове. Что-то особенное, что произойдёт.
– А-а! – вдруг воет он. – Я-а! Я хочу тебя! Ты меня растоптал! Ты меня растопил! Раскочегарил! Я видел блики солнца у тебя на голове. Я-а!
Вопреки выражаемой в словах радости, он бьёт меня наотмашь ладонью, удар приходится по уху, от неожиданности сваливаюсь со скамейки. Я отпихиваюсь и задыхаюсь.
Надо мной, моим лицом, зависает вначале чужое туловище, потом лицо, а потом, когда я его пихаю локтем, то и нож.
– Ты меня ударил в больное место! В лицо! – визжит гей.
Он сел мне на живот и на грудь, здоровый лось, и меня давит. И ещё и лезвием перед лицом водит. Физическим усилием стараюсь чужие руки от себя отодвинуть. Человек совсем двинут. Ненормальный. Чувствую вонь телесного пота и с ним мгновение слабины недруга, ловлю дрожь волны, – и отпихиваю неадеквата. А вот нифига. Не падает. Так и цепляется за меня. Хотя хватку ослабил. Как-то он странно боком повернут. Обхватил меня руками, и при этом в одной у него сумка. Похоже, он потянулся или, скорее, только подумал потянуться за бутылкой, что его и подвело в нашей сцепке. Ну, не идиот? Толкаю его коленом в пах или куда-то туда и пинаю по голени. Правил же нет. Отец был прав. В бою есть только тяга к победе, вырастающая из всей твоей судьбы, и никакой морали. Я был очень мал, когда он умер, но в школу