казну, особо важных пассажиров. Конец лета – страдная пора. Везли зерно, лес, пеньку, железную и медную руду. И каторжане поневоле должны были остановиться на день-другой. Пройдя много верст пешком по пыльным и жарким дорогам, люди радовались передышке. Впереди были еще недели и месяцы долгого пути – не меньше трех недель пути до Камня, потом, обогнув его с юга, дальше. А там недалече осень и зима. В Закаменье, как знали все, стоят морозы. В октябре уже лежат снега по колено…
Привыкнув к своим подопечным, солдаты дозволяли выбираться из тесного складского помещения на вольный воздух. Алексей и его товарищи воспользовались разрешением – все предчувствовали, что прежняя жизнь скоро закончится и хотели продлить эти спокойные мгновения.
Небо, как назло, было чистым и высоким. От близкой Волги пахло водой, рыбой, сыростью, веял приятный ветерок. Доносились крики чаек, шум пристани – полным ходом шла погрузка и выгрузка товаров и груза. Послышался трубный глас, непривычный, резкий звук, от которого все вздрогнули.
– Что это? – вздрогнул Владимир.
– Пароход, – присматривавший за кандальниками солдат сплюнул на дорогу.
– Что-что?
– Да штука такая. Сам я не видал, а сказывали – вроде как самовар на лодку поставили. Вода внутрях у него кипит, пар выходит, и этим паром не весла, а такие колеса, как у водяной мельницы, крутятся. И он как бы по воде идет. Вот бы повидать такое чудо! Самовар по речке ходит!
– Да уж, – Антон Багрицкий усмехнулся в отросшую за время пути бороду, – чего только не выдумает наш русский народ. Я убежден, что только наш русский мужик мог додуматься до такого. И это – несмотря на то, что он стонет под гнетом от рабства, произвола, насилия…
– Тише вы, ваше благородие, – встрепенулся солдат, пугливо озираясь по сторонам. – Неровен час, услышит кто! И вам худо будет за такие речи, и мне за то, что вас выпустил на прогулку!
– Я-то замолчу, – насупился Багрицкий, – но всем рты не заткнуть…
Его речи были услышаны – от другого склада подтянулись еще люди. Алексей и Владимир признали в них своих еще прежде, чем те окликнули кандальников.
– Товарищи! Прокопович! Это вы? – Алексей узнал своего бывшего сослуживца. – А кто это с вами?
Закованный в ставшие привычными кандалы, чуть в стороне держался стройный русоволосый мужчина. Из-под лохматых волос, падавших на лоб, смотрели в пространство полные тоски серые глаза. Под щетиной на подбородке виднелся старый шрам.
– Не признал? Мы сами недоумеваем, как его звать. Александра Травниковича помнишь? Того, за кого Крутицкий ручался?
– Так это он и есть? – Алексей уставился на единственного уцелевшего ведьмака. Общаясь между собой во время следствия, они знали, что ведьмаков собирались судить отдельно, судом инквизиции. Но Юро Крутицкий, один из руководителей восстания, покончил с собой, третьего отправили на перевоспитание в какой-то монастырь, и остался только один. Попавший в общий разряд.
– Вроде