другие. На всю зиму заготавливают. Перебиваются. А этот что? Сперва пил, как уволили, а теперь вбил себе в голову вообще что-то несусветное! Ящера видите ли он нашёл! Где? У нас! Это надо же такое придумать! Это же в голову никому такое не придёт, что в дурную его башку, впёрлось. Весь день теперь его где-то носит. Что вот он там делает? Домой вечером явится, места себе не находит. Гвоздя в стену толком не вобьет. Мне теперь одной со всем этим справляться, что ли? Мне за всем этим одной не уследить. Еле-еле огород засадила. Хорошо детей много. Помогли. Растут в доме помощнички. А он вот где? А он, спрашивается, на что? Зачем вот его понесло снова? Ведь глупость такая, что кому и сказать стыдно!
– Почему же глупость? Может, совсем даже не глупость, – осторожно выглянул из-за чайника Дмитрий Кириллович.
– Как же не глупость! Было бы что другое, а то – одна глупость! Всё только теперь и ищет, как ему из дому сбежать. Как будто мы ему невесть кто стали. Вот, если бы он нас… любил, хоть немножечко, так оно… может быть, совсем бы другое дело было. А так… – смахнула жена украдкой слезу, – Одна мука мне с ним.
– Кто же сказал, что он вас не любит? – заметил малозаметный гость, – Мне так наоборот показалось, что он очень даже вас всех любит. Только о вас и думает.
– Да? Правда? С чего это вам, вдруг, так показалось? – отвернулась хозяйка к шипящей на плите сковородке.
– Он только о вас и говорит. Вон сколько печенья для детей из нас выбил. Думаете, мы сильно этого хотели? А импортной Кока-колы. Каждая банка, знаете, сколько стоит? С чего это, спрашивается, мы так раскошелились? – поставил вопрос ребром маленький торговец.
– И, правда? С чего? – озадачилась многодетная мама, до этого момента считавшая, что такой жест является вполне нормальным для незнакомого человека, входящего в чужой дом.
– А вот с того. Он нас заставил. Муж ваш. Мы могли бы и сэкономить. Обойтись одной пачкой печенья. Но он нам сказал, что так нужно сделать, что детей у него много и каждый должен получить своё. И мы вынуждены были с ним согласиться. Хороший он у вас, добрый, заботливый. Мало, вы, его цените. Ругаете только. А напрасно ругаете, – отметил рассудительный человечек.
– Вот ещё. Напрасно. Нашли доброго, – снова развернулась к нему хозяйка, явно не ожидавшая такого резкого изменения направления разговора, – Видели бы вы этого доброго, когда он нажрётся, – кинула спрятанный в рукаве козырь.
– Дерётся? – настороженно предположил гость, – Насилие в семье это очень не хорошее явление.
– Я ему подерусь, – пригрозила женщина куда-то вдаль большой поварешкой, – Вот ещё. Драться. Хуже. Бухтит, чёрт, без умолку по всякому поводу. Как нажрётся, так всё ему не так, всё нехорошо, всё не на том месте валяется. Хоть из дома беги.
– Вот видите. Даже не дерётся, – подметил Дмитрий Кириллович, – Не позволяет себе обижать вас насилием. Хотя мог бы. Слышали, как в иных семьях иной раз бывает? А вы говорите, что он плохой. Какой же он плохой, когда он собрался