дойщиков закатов стынет скопом!
Пусть только каждый сотнетысячный со мной
И жар нескошенный – могильщиками вскопан,
Я славлю обездвиженного слова взбег,
Брусчатку подавай мне, жизнь,
И готику сусветной речи!
Бухарским пловом вскормленный молчит узбек,
Ни слова не поняв, ничем поэту не противоречит.
Благим, рождённым в грохоте нездешних гор, —
Глаголю твердь, елейный аромат сицилианских сосен.
Народ мой на расправу с жалким смыслом скор
И к жизни, за пылинку отданной поэтом, сонно сносен!
Я жажду жажды,
Зной вам в помощь, ходоки, —
По сломленным рукам, по пятнам крови – выцветшим и ржавым!
Снедаемые тишиною сны легки
Моей, правдоподобной, от дождей до сумерек, державы…
Стеклянная есть твердь! …Не достучаться мне:
Ладони в кровь и медленная пустота
Стены облезлой…
И боль въезжает в сердце на лихом коне.
Парад-алле… Доносит воздух:
Костыли и топот жезла.
Навеяно Винсентом
Explicit mysterium[2]
Измаянных – изломанным молниями небом —
Руками, хлопками просят сойти со сцены,
Не мешкать, не мешать! Соборы с высоким нёбом
Смыкают напевы в хор, реквиемом ценны…
Вот ёкнуло в груди сердце, часы возвестили
Глубокую полночь, в которой несут мерно
Осмелившегося
Ослушавшегося
Ослышавшегося безумца! Строй Бастилии —
В почётном карауле. И пасутся мирно
Стада округлых минут на циферблате чинном.
Динь-Бом… – по имени тишину называя,
В напольных часах хадж звуков… Схож с мёртвым мужчина…
Сочится жизнью ночь, как рана ножевая.
Острого цвета солнце,
Пронзая толщу заспанного быта,
Пробилось-таки к глазам,
К лиловой дрёме…
Тщетно разыгрывая безмятежность,
Зная, что карта бита,
Любуюсь падающей тишиной, кроме
Волчьих пятен на распахивающейся двери – тлен итога —
Минора полна каменная Минерва —
Снится мне, на обложке Древнего мира, не буди, не трогай!
Но мира не будет… Мы с ним, мы – нервы:
Вытянутые, выпростанные, втоптанного стона струны!
Напитаны бунтующей кровью вены.
Вышедшие нам навстречу: полуночи, пустоши и страны
Воспитаны в аду чувств благословенных.
Загнанный в яму безумия,
Или стяжавший взлёт глубокий?
Столетий ствол, молнией разбитый, спилен.
Жизнь отдана искусству. Убогие глазеют лежебоки.
Охранной охрою осыпан храп спален.
Любящим цветом оттенена неминуемая потеря.
Последняя роза осенняя – блёкла.
Таинство слабой занавески в створе утра. Рассвет потерян.
Чирк солнца. Зарделись бездонные стёкла.
В разгаре сумерек: сад, споры