снега солнечного скатерть расстилая,
Очаровал поэта мир, намедни,
Околдовала город оглашенность угловая…
Ключ Иппокрены
Однажды, где-то в разгаре ветреного осеннего дня, волнообразно шумящего, раскачивающегося кронами, приглядываясь к деревьям, травам, ощути в привольную хаотичность листопада, я вдруг почувствовал присущую всему – невероятную, естественную лёгкость или беззаботность, или полновесное доверие всего ко всему, царящее в природе, – сменяя друг друга, меняя облик до неузнаваемости, или даже как будто бы соперничая друг с другом, да ещё, подчас, обладая лишь мигом для существования – участники жизни природы – не имеют в себе самих никакой трагедии, зависти, подлости, как это бывает сплошь и рядом у людей, напротив, все жители мира природы – вольны и спокойны, уступчивы, знающие своё общее начало, своё единство и поддерживающие его.
Борьба за «место под солнцем»– очень усл овна, скорее даже, театрализована, важен не результат, а процесс: эхо шелохнувшегося листа, всплеск голосочка птицы, стремительное завихрение падающего с высоты снега, дождя, каждого листика, «разбивающегося насмерть» – всё это лишь красивая декорация, фон для совершенно умиротворённой, гармоничной картины мира природы… Ни вражды, ни смерти, ни одиночества – ничего нет из постоянного набора человеческой жизни!
Мне захотелось попробовать в строке этот «свободный, осмысленный хаос», хаос ради созвучия, жертвующий сиюминутным содержанием и даже смыслом! У нас слишком много подчас «содержательности жизни» и слишком мало ощущения или знания жизни и доверия к ней. Мандельштам неспроста у меня в эпиграфе, но как зачинатель торжества «беспамятной строки».
«Каково тебе там – в пустоте, в чистоте – сироте…»
В прах растеряв обитателей, облик, на облако глядючи,
Тяжко вдыхаемый лёгкими, мой переулок, старея,
Мерно светал под шагами, и скрипка Шагала витала…
Сны захоронены в дни – как в курганах уложены вятичи.
Скоро уже… Уже стали минуты… Скорее, скорее!
Ревель. Свирель. И свирепость вандала Виндава видала…
Ладно, пусть так, пусть прохладные статуи сквера и скверное
Завтра – затравленно ждёт нас и дышит на ладан, и клянча
Милостыню у глазеющих в строки, ох, строги, наверное,
Выступят прутья из темени, будто бы рёбра из клячи.
Славно скудеют шумы, словно губы поэта, поэтому
Двор, оркестрованный хором созвездий и гоном звериным,
Сладостно спит… Мне, горнистами горными, горнами спетому,
Слякотно грезится грязь и взрыхлённая рыхлость перины.
Жизнь – секундантам, а мне на дуэльной дистанции – вымыслы:
Счастье. Оживших поэтов стихи – льются, время снедая[1]!
Блеск антрацитовый – руки из жерла истории вынесли.
…Нет ничего. Только пламенный сон. Только юность седая…
Ещё непроницаема,
Ещё нет видимых причин.
Лишь варево гудит: горсть звёзд, щепотка плача…
Из глубины доносится,
Как первый снег, во