строки (и то, заметьте, скорее всего, на французском), то в период наполеоновских войн это явление стала носить уже скорее абсурдистский характер. По этому поводу ирландка Кетрин Вильмот в письме от 24 сентября 1805 года с раздражением писала своей приятельнице княгине Екатерине Дашковой о том, что высшее сословие «во всем подражает французам; положим французские манеры к ним идут, но все же это обезьянство <…>. Одежда также чужая и повсюду слышится французский говор <…>. И как странно видеть, что среди этих французских манер, языка и нравов, русские кричат против Бонапарта, когда не могут съесть обеда без французского повара, когда не могут воспитать детей без парижских бродяг, принимающих здесь обязанности наставников и гувернанток, словом, когда весь внешний лоск взят из Франции» [см. Дашкова 1990, с. 456 – 457].
А теперь замахнемся на практически сакральное – на участников восстания декабристов в 1825 году: «Многие из декабристов, при всем их несомненном патриотизме, русского языка совсем или почти не знали. Так, М. П. Бестужев-Рюмин во время следствия, сидя в Петропавловской крепости, вынужден был, отвечая на допросные пункты, часами листать французско-русский лексикон, чтобы правильно перевести свои показания, которые он сочинял по-французски. Почти не говорил по-русски М. С. Лунин. Довольно плохо знали язык братья Муравьевы-Апостолы, воспитывающиеся во Франции. – из них Матвей Иванович впоследствии, в Сибири, со слуха и благодаря чтению русских книг язык освоил вполне хорошо, а Сергей, за ранней гибелью, не успел, даже стеснялся писать по-русски и т.д.» (из исследования Веры Боковой «Отроку благочестие блюсти… Как наставляли дворянских детей»).
Впрочем, встречались случаи (редкие для начала девятнадцатого столетия), когда высокопоставленные лица вовсе не владели французским. Не знал этого языка, как ни странно, известный поэт и сенатор Гавриил Державин. Не говорил по-французски и граф Арсений Закревский, который 11 лет (1828 – 1859) был московским генерал-губернатором.
Но, говоря современным языком, такие люди были «не в тренде». Ведь после учреждения кардиналом Ришелье в 1634 году Французской академии французский стал языком международного общения. Этот особый статус языка, на котором говорила парижская аристократия, неаполитанский дипломат Доменико Караччиоли метко охарактеризовал как «французская Европа». И в России знание французского сильно увеличивала карьерные возможности дворянства на государственной службе. При императоре Александре I «галльский» перекос стал принимать уже угрожающие формы: до середины 1820-х годов существенная часть русского делопроизводства (особенно те бумаги, которые подавались на рассмотрение руководству департаментов) велась на французском языке. В высших дворянских кругах русский язык считался одним из второстепенных, сродни шведскому или польскому, который знать можно, но, с учетом ограниченной сферы применения, вовсе не обязательно.
Незавидное положение национального языка взялся