с Наполеоном) дико. Но справедливости ради, думается, необходимо отметить, что «галломания» в сильной степени способствовала вовлечению русского дворянства в мировой культурный процесс и воспитанию интеллектуальной элиты общества. Ведь в середине XVIII века в русском языке практически не было научных, технических терминов, абстрактных понятий. На французский же в то время были переведены все достойные внимания научные трактаты, античная литература и история, произведения мировых классиков художественного слова. Так что в приобщении русских «недорослей» к массиву знаний с помощью французского языка было, похоже, гораздо больше пользы, чем вреда.
Ну и результаты налицо. Человек, который не стал бы, думается, лукавить в своих суждениях, – французский поэт, премьер-майор Екатеринославского гренадерского полка в 1800 году в «Секретный записках о России» писал, что «законченное домашнее воспитание часто дает молодым людям более широкие и систематические познания, чем немецкие университеты своим питомцам; к тому же русские всегда умеют блеснуть своими познаниями. Он отмечал также, что молодая русская знать самая образованная и философски развитая в Европе» [Барашев 2002, с. 36].
2.3. «А сзади, в зареве легенд // Идеалист-интеллигент…» (у истоков свободомыслия)
В 1923 году, под впечатлением итогов девятого съезда Советов, принявшего план электрификации России, Борис Пастернак написал такие строки:
А сзади, в зареве легенд
Идеалист-интеллигент
Печатал и писал плакаты
Про радость своего заката
В них чувствуется, пожалуй, горечь об утрате интеллигенцией места лидера в процессах преобразования российского общества после провозглашения в ходе Октябрьской революции имени нового гегемона – рабочего класса. Анализ достоверности этого вывода знаменитого поэта, пожалуй, оставим за чертой нашей книги, но зададимся нетривиальным вопросом: а откуда вообще эта интеллигенция взялась?
Некоторые исследователи считают, что истоки свободомыслия и глубокой внутренней культуры в России непосредственно связаны с появлением слоя «просвещенного дворянства, усвоившего элементы западноевропейской культуры, которые, попадая в российский социальный контекст, приобретали нередко иной смысл и функции. Образованная элита стала социальной базой первых поколений российской интеллигенции, оппозиционно настроенных и по отношению к престолу, и по отношению к светской массе» (из книги Е. Марасимовой и Т. Каждан «Культура русской усадьбы»).
Кроме того, специалисты выделяют (и с этим, пожалуй, нельзя не согласиться) два ключевых аспекта, которые в немалой степени влияли на эти процессы, – территориальный и имущественный.
Во-первых, по мнению Е. Марасимовой и Т. Каждан, «загородный дом превращался в социальную периферию дворянской