ей счастливо! Морозный дым, снежное поле, мглистый, низкий шар солнца и сотни стеклянных пожарищ со всех сторон… И тревожный голос хозяйки потерялся вдали.
Хозяйка домой вернулась одна и с заплаканными глазами.
Муж забрал у нее поводок. Он вышел, посмеиваясь, на визжащий снег. И задохнулся – так ослепительно было солнце. Зеленый пар валил от дыхания. Вокруг дома, под окнами, вдоль улицы, взад и вперед ходил он, как плеть сжимая сложенный надвое ремень поводка. Но нигде не мелькнул за снежными сугробами ражий бег, ниоткуда не донесся слитный лай, похожий на вой от боли или восторга.
Дома он скинул нахолодавшее пальто и ни словом не ответил на ждущие женины взгляды. Ах, а первое время радовались – все было внове: и дурной утренний брех, и эти прогулки ни свет ни заря!
Она меж тем набегалась по стуже и намерзлась, морда заиндевела. В растерянности покружила у подъезда, даже полаяла и повыла немного. Потом выпрыгнула из ледяной тени, истолченной следами человеческих ног, и пошла по белому сверканью, поджимая лапы. Один раз, почудилось, услышала свое имя откуда-то сверху – вместе со стуком открываемого окна. На ее памяти хозяева так высоко не забирались, по земле они ходили. И побежала, тоскуя.
Но вскоре настиг требовательный зов. Хрустели шаги хозяина, снежный ветер летел за его спиной… Шкуру ее передернуло. Воспоминание об ударах поводка и дрожи, долго потом колотившей, рвануло ее сквозь мерзлые кусты. Да хозяин устроил погоню. Он высматривал из-за всех углов: недоуменные это были глаза.
Школьники бегом возвращались домой. Звенели тонкие голоса на морозе. Собака кинулась в ласковом исступлении к ним под ноги: она знала их всех, подружек маленькой своей хозяйки…
Рука легла ей на морду, и защелкнулся замок.
– Так! – многозначительно сказал голос. – Ну, пошли теперь!
И она опрокинулась на спину…
Никак, впрочем, не отразилось это бегство на ее жизни. И она потихоньку забыла о нем, словно вовсе не было тех кратких счастливых мгновений, бешенства, когда паром забивало ей горло, когда дышалось влажным горячим морозом и мчались под ноги снежная пыль, солнце, кусты, белизна…
Дали собаке изящную кличку: Джули, Джульетта. Комнатная собачонка! Среди мебели и стен человек благодетельно ей приготовил свой мир с запретами и лаской взаймы. И ее робкое мученичество принял за послушание.
Снова ее одуряли долгие сны. Только почему-то хозяин чаще укладывал ей морду к себе на колени, хмурился и говорил ей, что она «хорошая, хорошая собака».
Но в одно позднее утро так и не дождалась она еды. Хозяин сказал «Гулять!», крепко пристегнул ошейник и повел людными улицами. Сел в такси, усадил силой рядом с собой.
Ее обеспокоило предчувствие… Но чего предчувствие? Разлук, которые чередой пройдут в ее жизни, тоски, перемен? Она захлебнулась голодной слюной, слезы выдавились из глаз. А рука хозяина дрожала на ее широком затылке и казалась далекой-далекой…
Она не вынесла этой пытки, завыла без голоса, без памяти.
А