и которые впервые еще у дикарей толкнули мысль на тот путь, который привел к великим завоеваниям, которые сейчас в ваших руках:… откуда человек? Что такое жизнь? Как она началась на земле? Есть ли у нас душа? Что такое душа?» Писатель фиксирует «антропологическое» ядро философии, ее суть, восходящую к парадигме мифологического мышления, к началу становления человеческой культуры. То умонастроение, которое несла философская антропология, было близко Горькому и как писателю, и как самобытному философу.
<…>
Горький фактически воспроизводит тот антропологический круг, который был вычленен в философии со времен Людвига Фейербаха: человек – исходный пункт размышлений философа (и художника, по Горькому), и он же – конечная цель [ЛЮБУТИН].
Согласно Людвигу Фейербаху, чье учение Энгельс назвал «концом немецкой классической философии»
тайной теологии является антропология. Религия есть ни что иное как выражение, «опредмечивание» основных потребностей человека, форма его самосознания. Отсюда Фейербах приветствует позитивное развитие, состоящее в том, что человечество отрицает Бога и утверждает самого себя. Таким образом, исторический распад христианства казался Фейербаху неизбежным: как на место молитвы пришел труд, место Христа должен занять человек. Вместе с тем, устраняя или, точнее, меняя субъекта религиозных предикатов мудрости, гуманности, совершенства, доброты, моральности и т. п., Фейербах ни в коем случае не хотел их устранить. Отсюда он получил прозвище «набожного атеиста» [МАРКОВ].
Историки философии иногда называют Фейербаха «оптимистичным аналогом Ницше». Как будет показано ниже Горький в своем «богостроительстве» по существу воплощал идеи Фейербаха, которые интерпретировал в терминах Ницше. Следует, однако, подчеркнуть, что, интересуясь самыми разными идеями европейских и американских мыслителей, Горький никогда
не отождествлял себя ни с одним из этих философов целиком [АГУРСКИЙ. С. 54].
Судя по переписке Горького, где, естественным образом, можно выискать много интимного и даже сокровенного, на него Шопенгауэра «было, однако, одним из самых ранних и самых сильных».
В конце восьмидесятых годов Горький приобрел в Казани «Афоризмы и максимы» Шопенгауэра, а к середине девяностых годов уже перечитал всего Шопенгауэра из того, что было переведено на русский. Тогда же он познакомился фон Гартманом и Ницше. В 1927 году в письме к Лутохину Горький признавался, что Шопенгауэр остается его любимым чтением, а в 1931 году в «Беседах о ремесле» заметил со свойственной ему двусмысленностью, что прочел в молодости Шопенгауэра без какого-либо для себя вреда [АГУРСКИЙ. С. 54][64].
Здесь налицо своего рода мировоззренческий нонсенс: произведения самого знаменитого философа-пессимиста и мизантропа ХIХ в. оказываются любимым чтивом великого оптимиста и человеколюбца ХХ столетия! Другим такого же рода нонсенсом является негативное отношение Горького к теории эволюции Дарвина и одновременно увлечение