я не понимаю в Вас и многое не люблю, даже – простите – противно мне иногда читать некоторые строки и статьи Ваши – не Ваши. А то, что мне понятно в душе Вашей, – удивительно хорошо, глубоко, нечеловечески умной, вызывает к Вам чувство столь напряженное, живое, ласковое, что даже сердце замирает от радости. Был бы я на Руси – пошел бы сейчас к Вам и десять часов говорили бы мы с Вами обо всем, что значительно в мире [КОНТЕКСТ. С. 307].
С остальными русскими мыслителями «серебряного века», находившимися под заметным влиянием ницшеанского мировоззрения, у Горького были, мягко говоря, весьма прохладными. В научном горьковедении наличествует точка зрения, что
уже в начале творческого пути, с появлением в 1892–1893 годах в русской периодике статей, посвященных творчеству Ницше, Горький активно начинает использовать «ницшеанские» формулы для обозначения процессов «внутреннего освобождения», «революции духа», происходившей среди его героев. К этому времени относится любопытное признание, сделанное Горьким в письме к А. Л. Волынскому: «Ницше… нравится мне. А это – потому, что, демократ по рождению и чувству, я очень хорошо вижу, как демократизм губит жизнь, и понимаю, что его победа будет победой не Христа, как думают, а – брюха». Желание «сдобрить» прессную «народническую» похлебку, главным ингредиентом которой продолжал оставаться «скромный труженик», «страдалец-интеллигент», чем-то «острым» – налицо. Как известно, подобной «острой» приправой тогда же явился горьковский «босяк», заступивший на место прежнего «учителя жизни». «Босяк» же Горького, как было единодушно отмечено критикой, оказался весьма начитанным в ницшевской афористике и походя сыпал «ницшеобраз-ными» речениями… [ЗОБНИН. С. 23].
Первым, кто узрел в Горьком ницшеанца, был Николай Минский (наст. Виленкин; 1955–1937) – поэт, философ-мистик и авторитетный литературный критик «серебряного века», предтеча, по определению В. Брюсова, русского символизма. В своем обозрении «Литература и искусство» (газета «Новости», 1898, № 138, 21 мая), посвященном анализу
двух выпусков «Очерков и рассказов» тридцатилетнего провинциального писателя М. Горького, Минский обнаружил, что собранные вместе слова и жесты героев Горького далеко выходят за рамки традиционной русской морали. Прежде, рассыпанные по различным газетам и журналам, провинциальным и столичным, эти «очерки и рассказы» не давали эффекта «вспышки». Но собранные в одном месте они позволяли обобщить мировоззрение если не автора, то его персонажей. А поскольку отделять автора от героев критика традиционно не желала, то и возникло мнение, что новоявленный писатель законченный ницшеанец.
Разбирая рассказ «На плотах», Минский писал: «Правым оказывается сильнейший, потому что он большего требует от жизни, а виноват слабый, потому что он постоять за себя не умеет. Нужно сознаться, что в нашей литературе, насквозь пропитанной учением о любви и добре, такая яркая проповедь права сильного является довольно новой и рискованной» [БАСИНСКИЙ (I). С.28].
В дальнейшем о ницшеанской