Все это осталось в тревожном прошлом, только раз вышло наружу – и все это снова должно стать воспоминанием, приглушенным как вечерний свет. Для всех это проклятая земля, земля поработителей; и никому не расскажешь, отчего у меня такая тоска по ней. С недоумениям они глядят и не понимают, отчего я остановился и сижу в этот вечер тут, не обращая на внимания на снег и ветер, хотя еще накануне всячески подбадривал и подгонял их. Я выстроил их всех перед собой. По их глазам и неуверенным жестам видно, что они не понимают моих действий: каждое движение руки – вопрос. Господа, наши с вами пути расходятся. Вы провожаете генерала Хелея до столицы, я же направляюсь далее один.
«Оставь себе хотя бы одного человека, – завел Ронни старую песню, – здесь даже третий глаз на затылке не поможет. И так никто не знает, куда ты едешь и где тебя искать. А если ты не вернешься в Варлейн живым, всех нас сдадут кого под обычный суд, кого под трибунал».
«Кстати, это так, – вдруг подает голос Кумара. – С полным на это правом! У кого в контракте это черным по белому не прописано? Мне что-то не хочется проверять это на деле!»
Да еще и посмеются над вами. Вот Рейсин за твоей спиной уже беззвучно хохочет. Глупец, сейчас твой трибунал – это я. Да разве в твоем контракте не написано, дружок, что мои указания не подлежат обсуждению?
Нет, то совсем не взгляд солдата. В нем суждено быть пустоте, в этом же какая-то нелепая обида. На меня? Как такой человек попал в наш странный отряд?
«Да. Если они не идут врозь с твоей безопасностью. Вот как сейчас, например. Поэтому я иду с тобой! Если я не прав, то тогда за что тебе вздумалось мне платить?»
И вправду, за что? Мой Ронни довольно кивает, а я в очередной раз покоряюсь этому упрямству-во-благо.
Мы уходим очень рано и так тихо, что не слышим собственной поступи. Я согласился на это лишь оттого, что я любопытен: мне до смерти хочется узнать, зачем Кумара увязался за мной. Любопытство порочно по своей сути, но иной раз оказывается самым действенным средством для предупреждения бед. Мне кажется, что Кумара знаком мне, но в то же время, тяжело было бы забыть человека такой странной наружности, потому-то, думается мне, память подвела, подменила образы. У него совершенно черная антрацитовая кожа и весьма неоднозначная ухмылка. Им впору пугать малых детей.
Сейчас, когда мы остаемся одни, он исподтишка наблюдает за мной. Да?
«Да так… подумал, такие люди как ты, должны быть сплошь чистоплюи».
Такие, как я?
«Ну да. Которым больше нечего желать, потому как у них есть все».
Если под всем ты подразумеваешь деньги и слуг вроде тебя, то ты прав. Я чистоплюй. Вот как сейчас мне очень не хочется пачкать о тебя руки, а стоило бы. Укоротить немного твой чересчур длинный язык.
«Вообще-то я пытался сделать комплимент».
Комплимент чему? Костру, который я разжег за пару минут? А ты, верно, думал, что я родился с серебряной