детьми, принятием на себя новых социальных ролей (например, ролей бабушки и деда, тещи, свекрови и при этом снова сына или дочери стареющих родителей), состоянием здоровья и необходимостью ухода за пожилыми близкими людьми, а часто и началом совместной жизни с престарелыми родственниками и сломом привычного образа жизни, рефлексией индивидуальной успешности/неуспешности профессиональной карьеры, прохождением кризиса середины жизни и пр. (Карпинский, 2015).
Ситуация вынужденно необходимой «экзистенциальной жертвы», совершаемой из чувства долга, вины, благодарности, страха и пр., осознается всеми испытуемыми в данной возрастной группе, и эта экзистенциальная логика выбиралась не только в качестве доминирующей, но и в качестве второй, набравшей большое количество баллов. Это также объясняет преобладание когнитивной и поведенчески-целевой модальностей при совершении выбора логики, означающих, что выбор делается осознанно, часто вопреки планам и желаниям личности, но с известной долей смирения перед судьбой («делай, что должно, и будь, что будет»).
Начиная анализ, мы предполагали, что преобладающим в выборке зрелых людей будет вариант осмысленной жизни, но ему отдали предпочтение лишь 20 % испытуемых. Тем не менее, она часто выступала в качестве логики «второго плана».
Группа респондентов 55–65 лет продемонстрировала преобладающий выбор стереотипно-нормативной (40 %) и осмысленной (37 %) жизни, руководствуясь при этом в основном ценностной модальностью. Также ряд выборов был сделан в пользу холистической жизни (23 %), что, на наш взгляд, несколько противоречит традиционному взгляду на пожилой возраст как на фазу универсализации, мудрости, гармонии с реальностью и пр. Кроме того, заметно больший разброс выборов вариантов логик свидетельствует о нарастании разнообразия вариантов развития личности в пожилом возрасте: развитие здесь сильнее зависит от персонального опыта, чем от хронологического возраста или социально – экономических обстоятельств эпохи, на которую пришлась жизнь.
Выбор стеретипно-нормативной жизни («Живу так, как принято»), как уже упоминалось выше, вполне объясним с позиции возрастных особенностей этой группы испытуемых. Осуществлявшаяся с послевоенных лет в отношении детей, подростков и молодежи достаточно строгая и унифицированная социализация сформировала устойчивый и осторожный тип ментальности, в котором следование правилу, закону, стереотипу воспринималось как надежное и безопасное, обеспечивало чувство защищенности и благополучия. Известная ностальгия по себе-молодому и уходящему прошлому своего поколения также создает позитивный фон для того, чтобы не стремится к изменениям в уже сложившейся жизни («искать добра от добра») и даже наоборот, культивировать в повседневной жизни «приметы милой старины».
Также объясним и выбор осмысленной жизни: к указанному возрасту жизненный путь неоднократно подвергался рефлексии и коррекции (Воля, 2014; Клементьева,