порок, относящий мир назад к этапу самобытности – нельзя было называть жестом благородства. Но взаимосвязь двух сестёр выглядела крайне интересной, и прерывать столь драматичную сцену я не смела.
– Давай, расскажи Белле, как ты влюбилась в Джеймса Кемелли и в прошлом году отсылала ему письма. Мы так «далеко» живём друг от друга, что ответ так и не пришёл!
Губы Летиции задрожали – издевки Каприс пошатнули в ней лодку душевного равновесия. Она силилась не заплакать, но предательские слезы наполнили выразительные глаза кроткой девушки. В тот момент она напоминала невинную благочестивую жертву, роль которой бесценна в театре высокой драмы. Каприс тоже менялась на глазах. Казалось, в ней засела тысяча чертей, и те искушали её на истязание сводной сестры.
– Прекрати, безбожница! – кричала Летиция. – Лгунья!
На секунду Каприс отразила жеманную циничную улыбку. Ее руки задрожали по непонятным причинам.
– Или может расскажешь, как своровала его снимок и лобзала его под одеялом?
Я вмешалась.
– Каприс, хватит! Сестрам подобает жить в мире и согласии.
Каприс метнула укоризненный взгляд: он красноречиво обвинял меня в измене. Она ещё дрожала всем телом, когда стремительным шагом направилась к дому Медичи. Летиция выглядела потерянной, она избегала моих взглядов.
– Извини, Белла, я лучше пойду.
3.
Я озадачилась перепалкой сестёр. Они были несколько старше меня, и я твёрдо верила, что должны располагать правилами этикета, а также умело их применять при посторонних людях. Но вместо этого они виделись малыми детьми, которые не поделили любимую игрушку. И той игрушкой являлся Джеймс Кемелли – человек, общество которого Агостина Медичи и моя тетушка отказывались воспринимать. Но, как бы там ни было, лезть в душу я не стала, посчитав разумным просто забыть эту историю. Впрочем, у меня бы это получилось, если бы не вечер того же дня.
Погода воцарилась приветливая и умеренно жаркая. Ужин был накрыт на террасе. Обстановку в доме Гвидиче нельзя назвать богатой, но тётушка уделяла особое внимание не качеству, а расстановке предметов и декоративным штучкам. Овдовев, тётушка Адалия потеряла тягу к расточительству, если, конечно, не считать шикарных обедов, которые она устраивала чаще, чем соседи. На столе всегда присутствовали душистое вино, поркетта и свежая чамбелла. Тетушкины угощения были выше всяких похвал! Зато тётя экономила на одежде. В её гардеробе присутствовали длинные юбки и платья разных тканей, преимущественно лёгких недорогих материй, и подобные стилю рубашки, редко на праздник она снисходила до кринолина. Безусловно, тётя обладала вкусом, но весьма сдержанным.
Семья Гвидиче толпилась подле накрытого стола, ожидая последнего гостя, о котором я не имела понятий. Медичи не пришли, уж не знаю по той ли причине, коей была свидетелем я, или нашлась другая.
– Снова он опаздывает, – ворчал дядя Джузеппе, успев проголодаться, – на месте его отца я бы внушительно потолковал с ним.
Созерцая