то, чего не существует; а хороши лишь вещи воображаемые, которые, собственно, и не являются вещами; все остальное – зло» («Дневник размышлений», Болонья 1826 г.).
Главный пессимист мировой литературы Джакомо Леопарди (он, несомненно, превосходит в этом и Шопенгауэра, и Э. фон Гартмана), естественно, не имеет ни малейшего отношения к описанному выше самоубийству. Но то, о чем он написал, я думаю, время от времени испытывает большинство существующих на земле людей.
Скорость: в чем ошибался Поль Вирильо
Чтобы вырваться из клубка войн, психопатологии, эксплуатации, нужно начинать создавать острова медлительности, автономии, а потом искать пути, как эти острова соединять друг с другом.
Гиперскорости современной цивилизации, об опасности которых справедливо пишет Поль Вирильо – как о наступающем кошмаре глобализации, – к счастью или несчастью, не для всех. Вирильо полагает, что современные скорости уничтожают богатство наших чувственно-телесных переживаний. Разумеется, колесная толкотня в городах, мегаполисах, в маленьких странах не вызывает ничего, кроме чувства ужаса.
Но мир по-прежнему развивается крайне неравномерно: где-то – космические скорости, а где-то (часто совсем недалеко) – ослик, лошадь, повозка или телега. К тому же остаются на Земле еще миллионы особей, которые упрямо не желают никуда спешить – их число уменьшается, но на XXI век, их, слава Богу, еще хватит.
Овладение скоростью – это победа – возможно, иллюзорная – над пространством и проклятием ньютоновского земного тяготения.
Но речь пойдет о другом.
Неподвижность, привязанность на веки вечные к одному месту – это и счастье, и проклятие патриархального мира. С одной стороны, – это онтологическая укоренность, о которой с такой завистью писали многие мыслители ХХ века – от Симоны Вайль до Хайдеггера; с другой – полное подчинение власти пространства, рабство топоса, благодатная, но и жуткая власть земли.
На евразийском континенте люди годами не выезжали за пределы села, волости, а в больших городах не бывали десятилетиями. Да и сегодня на наших гигантских пространствах ситуация остается отчасти такой же. Тяжесть, неподвижность, замкнутость на самом себе, бесконечность повторения – если оно длится неделями и месяцами – невыносимы. Спасает только повторяющийся ритм труда и отдыха, когда встаешь с зарей и к вечеру валишься без сил, ни о чем не думая и ничего не помня.
Но и это не исцеляет: наступает момент, когда хочется сорваться с самого райского, но опостылевшего места и мчаться на чем угодно и неведомо куда… Кто-то начинает пить горькую – тоже, в своем роде, путешествие, а кто-то исчезает бесследно, обнаруживая себя через несколько месяцев или лет на другом конце Земли.
Поэтому самое прекрасное – нельзя не вспомнить Гоголя! – это дорога… Когда, скажем, ты летишь весной, летом или ранней осенью вечером по пустынному Гостилицкому, Таллинскому или Выборгскому