Молодая подтянутая кожа ничего не значит, если судишь о геноведьме. Черт, может, она старше самой Мачехи…
– Ты глуп и упрям, Гензель, – сказала геноведьма с тихим укором. Если ему и удалось пробудить в ней злость, эта злость была спрятана за тысячью прочных мембран и слоев живой ткани. – К сожалению, геномагия едва ли благостно скажется на твоем характере. Поэтому я просто предлагаю тебе выслушать голос собственного разума. Ты будешь есть.
– Не буду! Вот так! Плевать я хотел на тебя и на твоего ублюдка! Что ты сделаешь со мной, а? Как заставишь? Яд ты мне больше не скормишь, проклятое отродье! Ну что же? Я недостаточно жирный и сладкий для тебя? Ну так выкуси, старуха!
Геноведьма некоторое время молчала, глядя на него. Она не рассердилась, не расстроилась, вообще никак не проявила своих чувств. Впрочем, Гензель сомневался, есть ли они у нее, эти чувства. Возможно, эта геноведьма прошла через огромное множество мутаций и генетических операций, которые навсегда выжгли в ней те человеческие крохи, что когда-то были внутри. Возможно, то, что когда-то составляло ее человечность и ее чувства, превратилось в серый осадок на стекле лабораторной пробирки…
– Ну неужели ты думаешь, что я буду спорить с упрямым мальчишкой? – спросила она, устало закатывая глаза. – Да еще и таким невоспитанным? Это было бы очень… неразумно с моей стороны. Нет, дорогой Гензель, тебе не удастся спровоцировать меня, да и насилие здесь не требуется. Более того, сейчас ты меня внимательно выслушаешь, а потом будешь есть. И выполнять все мои приказы.
– Да ну? – усмехнулся он, надеясь, что этим ледяным тоном геноведьма маскирует собственную слабость. – Это почему?
– Потому, что я пришла к тебе не с пустыми руками. У меня есть для тебя небольшой гостинец. Ты все поймешь, когда увидишь его.
В руках у геноведьмы был маленький тряпичный сверток. Когда он там появился и был ли с самого начала?.. Гензель не был уверен на этот счет. Но сверток ему сразу не понравился. Было в нем что-то от хирургической салфетки, какая-то белизна, но белизна не насыщенная и успокаивающая, как у молока, а какая-то тревожная. Геноведьма стала медленно разворачивать сверток. Судя по всему, там было что-то легкое, не тяжелее стеклянной ампулы. Но оно не звякнуло, когда геноведьма опустила таинственный гостинец на пол, совсем возле решетки.
– Не любопытно? – спросила она.
– Плевать! – зло отозвался Гензель.
– Ну что ж…
Она бесшумно сдернула покров. И Гензель пошатнулся – что-то со всего маху ударило его в грудь, невидимым граненым лезвием пригвоздив к стене. Он еще даже не успел сообразить, что это, а ужас зловонными гниющими губами присосался к чему-то у него внутри.
Палец. Крошечный, как маленькая сосулька, и такой же бледный. Мизинец, каким-то образом понял он. С по-детски розовым ногтем, неровным и до боли знакомым. Срез был ярко-алым, но крови почти не было.
Просто кусочек холодной плоти.
Просто обычный детский па…
Ярость овладела