наркоман, – сделал заключение Дима.
– Э-э-э-э, нет, Дима. Верующий человек с иконами по стенам не может быть наркоманом, – сказал Славик. – У кого что болит – он это рисует! Я думаю, что мы имеем дело с религиозным холостяком.
– Почему холостяком?
– Печальный. Рисует голых женщин. В квартире бардак…
– А что болело у того, кто нашего сгоревшего старика в мундире нарисовал? – Дима, как всегда, любил спорить.
– С этим сложнее… Возможно, обожал людей в мундирах. Психологически-сексуальный комплекс. Сам был далёк от армии, но любил военных на подсознательном уровне.
– Что ж он тогда старика-то изобразил? Нарисовал бы молодого красавца с погонами.
– Есть такие, кто стариков больше любят. Например, дети, оставшиеся рано сиротами. Как бы видят в них своих родителей… И вообще – кто из нас здесь Карнеги читает, я или Андрей? Его спроси!
Андрей привычно вздыхал и потел. О художниках он избегал делать выводы.
– Вообще очень интересные люди нам попадаются на жизненном пути, – сказал Славик Дэну. – Обратите внимание, что из всех живописцев в Эстонии нам явно попался самый оригинальный экземпляр. Я тоже поеду в следующий раз… Лично хочется взглянуть на такого уникума.
Два следующих дня пролетели без приключений, за исключением небольшого происшествия.
Тынис обнаружил в огороде гигантскую жабу, и все собрались на неё посмотреть. Жаба тяжело дышала, а при этом угрожающе косилась по сторонам. Славик предложил Андрею её поцеловать и посмотреть, что потом получится, но тот отказался наотрез. Тогда могучую жабу посадили в коробку и поручили тому же Андрею выпустить её в соседнем лесу. Вернулся наш сварщик изрядно помятый, весь в ожогах от крапивы.
– Почти донёс, и вот… высадил, как сказали, – объяснял он, по-стариковски охая. – Она посидела немного да прыгнула… как кенгуру, на меня… Упал в крапиву прямо…
– Такие события только с Андреем происходят, – заключил Славик. – Кино можно снимать по мотивам твоей биографии… Именно там, где собрался падать, обязательно растёт крапива. В Мексике это были бы кактусы, а в Африке – крокодил… Что жабы только на тебя кидаются, я даже не удивляюсь особо.
На даче банкира работы подошли к концу. Оставалось ещё приличное количество краски, которую Славик забрал «на будущее». Вечером друзья отправились за готовой картиной, отпустив Андрея домой.
– Только не забудь, – предупреждал Дэн, – он строителей не переносит!
– Моряков нормально переносит? – Славик потеребил тельняшку на груди.
– Не знаю. Думаю, да.
Славик удовлетворённо кивнул и расправил усы.
Повторилось всё, как в первый раз. Художник молча открыл дверь в темноте и побрёл по длинному коридору. Строители осторожно прошли в комнату. Посреди неё стоял мольберт с картиной, обращённой к окну. Сам художник замер на месте, сжимая в одной руке сразу две кисти, а другой обхватил узкий подбородок. Наличие краски на ладонях его не смущало, подбородок окрасился в сине-зелёные цвета.
– Констатин Пецовидин. Художник, –